Чаша цикуты. Сократ

В Дельфах они были уже в полдень. Миновав оливковые рощи, дорога вдоль которых повторяла извивы дракона Пифона, сброшенного некогда светозарным Аполлоном со скал Парнаса в долину, они поднялись в гору, к высокой отвесной скале, у подножия которой стоял величественный храм Аполлона Дельфийского, сооружённый славным Трофонием. Выше храма были театр и стадион, где проводились Пифийские игры, учреждённые самим Аполлоном и славно воспетые Пиндаром. По тенистой щели с вершины Парнаса стекал к подножию храма чистый и холодный ручей, названный именем нимфы Касталии. Расплёскиваясь по камням скалы, его вода сверкала на солнце, как огонь, как золотые крылья вечно юного Бога Эрота, поразившего с этих скал любовной стрелой Аполлона. Другой золотой стрелой, убивающей любовь, он ранил сердце прекрасной нимфы Дафны[99]...

Аполлон был отцом Асклепия, бога врачевания. Детьми Асклепия были Подалирий и Махаон, Гигея и Панакея. Великий род Асклепиадов существует и теперь. Все потомки Асклепия — целители. Храмы Асклепию воздвигнуты на Косе, в Эпидавре. В Дельфах же врачует Арсиноя, жрица храма Аполлона. К ней-то и направился прежде всего Сократ с просьбой оказать помощь Демарху. Она вышла к Сократу и долго молча смотрела на него. Не полагалось, чтобы проситель заговаривал с нею первым. Первой должна была заговорить Арсиноя. Она спросила:

   — Так ты и есть Сократ из Афин?

   — Да, — ответил Сократ.

   — Это о тебе было пророчество в нашем храме?

   — Обо мне.

   — И ты превзошёл в мудрости Софокла и Еврипида?

   — Не знаю, — ответил Сократ.

   — Это хороший ответ, — похвалила его Арсиноя. — Если бы ты сказал «нет», я подумала бы, что тебя гложет зависть, если бы ты сказал «да», я подумала бы, что тобой овладела гордыня. Ты сказал: «Не знаю». Это ответ истинного мудреца. Что ты хочешь? — спросила она, строго глядя на Сократа тёмными, как лесная чащоба, глазами. Лицо её было бескровно и сурово, как лицо старой богини. От неё пахло дымом лаврового дерева, которым окуривали Пифию перед восхождением на треножник прорицалища[100].

   — Мужчина ранен копьём в грудь, — ответил Сократ. — Нельзя ли сохранить ему жизнь?

   — Так хочешь ты или он? — спросила жрица.

   — Он.

   — Тогда проводи меня к нему, — сказал жрица.

Они спустились ниже храма Аполлона, ниже дарохранилищ городов, прошли по склону почти половину дороги, ведущей к Толосу Афины Пронайи, и лишь тогда оказались у Афинского пристанища, у дома, построенного в Дельфах для афинян, приезжающих за оракулом в храм Аполлона и на Пифийские игры. Пристанище было безлюдным — до Пифийских игр было ещё далеко, а за оракулом люди приходили чаше всего под осень, в тёплую, по уже свободную от полевых работ пору. Поэтому смотритель пристанища предоставил Софоклу и Сократу на выбор несколько комнат. Они выбрали ту, что была поближе к колодцу и конюшне, — так Толмиду и Хромону было удобнее присматривать и ухаживать за лошадьми. Демарха до прихода жрицы Арсинои оставили лежать в повозке, соорудив ему там тёплое ложе.

Арсиноя велела развязать рану и показать копьё, которым она была нанесена. Пока Толмид снимал с раны Демарха повязку, Хромой принёс своё копьё.

   — И зачем ты это сделал? — спросила Арсиноя Хромона.

   — Он занёс меч над этим юношей, — Хромон указал на Толмида. — И если б я не метнул копьё, юноша остался бы без головы.

   — Зачем же теперь спасать ему жизнь? — разглядывая кровоточащую рану Демарха, спросила жрица.

   — Он афинянин, — ответил Сократ. — Афинянин афинянина может убить в честном поединке, но никогда не оставит в беде.

   — Что ж, поставь сюда мою корзину, — велела жрица Сократу, который бережно держал у груди её корзину с кувшинами, лекифами[101] и пучками ароматных трав, завёрнутых в тряпицы.

Арсиноя промыла Демарху рапу сначала водой из кувшина.

   — Она течёт с вершин Парнаса по разным камням, корням и мхам, — сказала Арсиноя о воде. — И не потому она целебна, что вытекает из родника нимфы Касталии, а потому, что вобрала в себя много целебных солей и соков.

Сократ и Софокл только переглянулись: жрица сказала такое, что и богам говорить не разрешалось.

Потом она смазала рану Демарха маслами из лекифов, посыпала растёртыми в порошок травами, окурила её дымом каких-то корней, закрыла широкими листьями подорожника и перевязала лентой, смоченной в коричневом настое.

   — И пусть пьёт тёплую воду с мёдом, — сказала Арсиноя, сходя с повозки.

Сократ проводил жрицу до храма.

   — Ведь ты приехал за оракулом, — сказала она ему, беря из его рук свою корзину.

   — Да, — ответил Сократ.

   — Почему же не говоришь мне об этом?

   — Как я мог сказать, если ты не спрашивала?

   — Ты осуждаешь это правило?

   — Я радуюсь твоему вопросу.

   — Тогда отвечай, за каким оракулом приехал ты.

   — Я хочу получить оракул, за который поднесу храму в дар золотую кружку: о победе или поражении Афин в войне с Пелопоннесом. И ещё тот, за который поднесу в дар храму золотой браслет с дорогими каменьями — для Перикла: доживёт ли он до победы.

   — Утром поставишь дары на камень перед храмом. Я выйду и позову тебя.