Из Сицилии пришла весть, что Алкивиад, приближаясь к Сиракузам, взял Занклу. Друзья Алкивиада ликовали. Враги, затаив страх, принялись с новой силой плести против него злокозненные сети. Сократ не знал, что теперь лучше для Алкивиада — новая победа или поражение. И пока он размышлял над этим, случилось непоправимое: в гелиэю поступило новое обвинение против Алкивиада. Теперь уже речь шла не о гермах. Сократа вызвали на допрос и прочли ему следующее: «Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, тем, что устраивал у себя в доме со своими товарищами мистерии, подобные элевсинским, сам изображал Зевса, а Деметрой была гетера».
«О, Алкивиад, — мысленно обратился к своему другу Сократ, выслушав обвинение Фессала, — это твоя смерть».
Сократа спросили, участвовал ли он в столь неслыханном святотатстве.
— Нет, — ответил Сократ, — не участвовал.
— А Политон, Теодор и другие, названные в обвинении, участвовали?
— Я знаю лишь о том, что я ничего не знаю.
Допрашивающий усмехнулся: эта знаменитая фраза Сократа давно была известна афинянам и повторялась многими кстати и некстати.
— Ты хочешь сказать, Сократ, что ты не знаешь, участвовали ли Политион и Теодор в кощунственной мистерии?
— Я не знаю также и о том, совершалась ли кощунственная мистерия, — ответил Сократ.
— Но ты допускаешь, что она могла быть?
— Всё, что делают одни люди, могут сделать и другие, — сказал Сократ. — Собака не умеет блеять, а овца не умеет лаять. Но люди могут даже то, что могут животные: блеять, лаять, мычать, выть, рычать, свистеть, мяукать, чирикать. И даже то, чего животные не могут: например, допрашивать друг друга. — Теперь и он мог улыбнуться.
Но Алкивиада он не спас: о кощунственной мистерии, устроенной некогда юным Алкивиадом в своём доме, рассказали под страхом смерти другие. Смерть давно уже шла за ним по пятам и вот теперь, кажется, настигла его. И какая нелепость: то, что ежегодно делается жрецами в Элевсине, поощряется и приветствуется, но, повторенное однажды Алкивиадом тайно в собственном доме, обрекало его на казнь.
Сократ не был посвящён в элевсинские таинства, потому что не принадлежал к роду знатных, но Перикл, чьими стараниями в Элевсине на развалинах древних храмов было возведено новое святилище Деметры, прикрыл его однажды своим плащом и ввёл в зал мистерий. Так Сократ увидел то, что не подлежит разглашению и что давно разглашено. К последнему, рассказывают, приложил руку даже великий Эсхил[114]
, за что был изгнан из Афин.— О, Деметра, земля-мать, о, Хлоя, богиня посевов, о, Карпофора, дарительница плодов, о Феспофора, устроительница жизни, о Сито, богиня хлеба! Ты прекрасна обликом, волосы у тебя цвета спелой пшеницы. Ты благостна к людям, ты научила их вспахивать землю и засевать поля пшеницей, подарив им её зёрна. Ты даруешь плодородную силу земле, животным и людям. Ты была несчастной, потому что потеряла свою дочь Персефону, похищенную Аидом. Ты знаешь, что такое горе. И что такое любовная страсть. И потому прости Алкивиада. Не губи его за то, что он воспылал любовью к тебе в образе земной женщины. И не лишай меня счастья лицезреть его до конца моей жизни среди живых. О, Деметра, дочь Кроноса и Реи, супруга Зевса, владыки владык, смилуйся!..
Там, в огромном элевсинском телестерии, святилище Деметры, в девятый день осеннего месяца боэдромиона[115]
жрецы и жрицы храма представляли страсти Деметры. Посвящённые заполнили весь телестерий, тихо войдя под его своды через шесть ворот. Гранит и мрамор святилища были едва освещены. А то, что происходило в центре его, скрыто мраком. Но там слышны были осторожные шаги, вздохи, там двигались какие-то тени.