Часовая башня

— Но, Валерия, я тебя умоляю. Рассказывал же, что в нём слишком узкая гостиная. Разве ты не помнишь? Да, к тому же столкнулся с этим мерзким мужичонкой — Лениным. Оказывается, жил там перед тем, как отправиться в Петербург делать свою паршивую революцию. Говорил тебе и об этом.

— Помню. Но, не так важно сейчас.

— Ещё, как важно! Ведь ты хотела большую гостиную, для того, чтоб в ней можно было не только разместить рояль, но и устраивать вечера.

— И, тем ни менее. Теперь мы знаем, где он живёт. Я сегодня же напишу письмо с приглашением.

— Но, неизвестен номер квартиры. Надо заслать посыльного, чтоб разведал.

— Так за чем же дело стало?

«С удовольствием принимаю ваше приглашение. Буду непременно всей семьёй. С временем заранее согласен», — вскоре был получен ответ.

Для не видевшихся одиннадцать лет встреча прошла замечательно.

Шумные и радостные, вошли из прихожей в гостиную. Там разговор продолжился, разделившись по интересам.

Торбьорг Константиновна вела беседу с Еленой Ивановной. Дети Николая Константиновича, Юрий и Святослав беседовали с Елизаветой Яковлевной и Фёдором Алексеевичем. Маленькая Настя была в детской под присмотром, всё же найденной гувернантки. Но, помня, самый важный для них гость Николай Константинович, Торбьорг Константиновна вскоре устроила беседу таким образом, что втянула в неё и его, в задумчивости остановившегося перед окном, любуясь видом на часовую башню.

— Надеюсь в Финляндию насовсем? — поинтересовалась у него, усевшись в одно из кресел гостиной, рядом с Еленой Ивановной. Было интересно мнение Николая Константиновича, касающееся ситуации в России, но не знала, как подступиться к этому вопросу так, чтоб не быть слишком навязчивой. Хоть и полагала; эта тема так же беспокоит её гостя, но, ждала пока тот заговорит первым.

— Нет. В 16-ом не застал вас, когда повторно приезжал в Сортавалу, на тот раз лечить лёгкие. Думал — не выкарабкаюсь. Но, местный, наичистейший воздух помог мне. Вернулся в Санкт-Петербург полон сил и надежд. Теперь же не могу ещё определиться в своих дальнейших планах. Возможно буду готовиться к экспедиции на Тибет. Может в Индию. В любом случае мне страшно думать о возвращении в Россию.

— Как жаль, что мы тогда были под Киевом.

— Ничего страшного дорогая Торбьорг Константиновна. Тогда верил в победу народовластия. Теперь же сильно изменил своё мнение, — присаживаясь на диван ответил баронессе.

— Как же выглядит Россия сегодня? — поддержал начатую женой тему, положив портсигар на стол, раздумывая присесть ли с ним рядом.

— Милый мой Яков Карлович, думаю вы не менее меня осведомлены из газет, что происходит на нашей Родине, которая, увы, считаю, становится бывшей не только для вас.

— И, тем не менее, Николай Константинович, просим вас, расскажите нам, к каким результатам привела эта страшная революция, — взмолилась Торбьорг Константиновна. Несмотря на минувшую их ту страшную ночь, когда в подъезде зарезали несколько человек считала своё решение о переезде не только своевременным, но и единственно верным. И, пусть потеряны были имение в Киеве и Питерская квартира, теперь, когда тяжёлые испытания остались позади жизни домочадцев оставались в сохранности. За исключением сына, Алекса, о котором не могла ни говорить, ни думать. Тяжёлая рана имелась в её сердце. И, теперь, казалось, ненавидела Россию, будто именно она виновата во всём.

— Ничего нет! Проблемы с красками, холстами! Продукты стоят столько, что не раз подумаешь, надо ли покупать те, или иные, если можно обойтись более простыми.

В таких условиях, когда нет самого главного, невозможно работать. На решение мелких проблем уходят драгоценные минуты жизни. Вы же знаете, я не привык так работать. Мне нужно, чтоб всё всегда было под рукой.

А, в это время на улицах города идут постоянные митинги. И эти лозунги; — «Долой!» «Смерть!» — я бы сказал всему живому.

«Нет войне!» И, как следствие — позорный «Брестский мир» с Германией. Но это не так страшно по сравнению с тем, что прежде всего отсутствует свобода о которой все прежде так много говорили.

— Свобода! А есть ли она вообще в этом мире? — оставив супругу с Юрием и Святославом, присоединился к разговору Фёдор Алексеевич. После последствий шюцкора в виде гонений на Русских никак не мог отделаться от постоянной тревоги и неуверенности в будущем.

— Безусловно есть! — бросил пронзительный взгляд на него Николай Константинович.

— А не есть ли она всего лишь сдерживание себя в одних рамках и дозволение в других, подразумевающих ограничение в третьих?

— Однако, как вы консервативны, — еле заметная улыбка пробежала по лицу Николая Константиновича.

— Всё же теперь Россия перестала быть интересной тем, у кого есть деньги, — присел на диван рядом с Николаем Константиновичем Яков Карлович. Как обычно не дав развить тему зятю, завёл разговор о своём.

— Не совсем с вами соглашусь. Дело не в наличие денег, а в том, что новым правительством сделано всё для того, чтоб они не имели никакого смысла. Но, ведь без этого не работает любая экономика.