Часовой дождя

Линден схватил полотенце, вытерся и натянул халат. Мать решила, что им четверым будет удобнее встретиться в Париже. Наверное, она была права. Она настаивала, чтобы это был «уик-энд без супругов и детей». То есть ни Колина, ни Мистраль – дочери Тильи от первого брака, – ни Саши. «Только вчетвером». Отодвинув занавеску, он смотрел, как дождь хлещет потоком по мокрому блестящему тротуару. Под этим водопадом пробегали редкие прохожие. А мать запланировала на завтра прогулку и музеи. Дождь, конечно, срывал все их планы. В Париже сейчас тоскливый, мрачный день, а в Сан-Франциско три часа ночи. Он представил Сашу: просторная спальня на последнем этаже, разметавшиеся по подушке черные волосы, размеренное тихое дыхание. Звякнул мобильник, и он, подойдя к вешалке, вынул его из кармана куртки. «Ты на месте, парень?» Это было что-то вроде игры: Тилья всегда называла его «парень», а он ее в отместку «детка». «Я уже у себя в комнате, детка. Номер 46».

Несколько минут спустя в дверь решительно постучали, и Линден пошел открывать. В коридоре стояла сестра, промокшая до костей, со слипшимися волосами, с бровей и ресниц стекали капли дождя. Закатив от восторга глаза, вытянув перед собой руки, она бросилась вперед, раскачиваясь, как зомби. Он рассмеялся. Они обнялись, и, как всегда, она оказалась рядом с ним такой миниатюрной, маленькой, но крепкой, она вообще была очень похожа на их отца: широкие плечи, квадратная челюсть, синие удивленные глаза.

Каждый раз, когда Линден и Тилья встречались, они поначалу не знали, на каком разговаривать языке. С детства они говорили с матерью на английском, с отцом на французском, а между собой общались на своеобразной смеси того и другого, этаком франглийском, который посторонних приводил в замешательство. Тилья вытерла волосы полотенцем, затем высушила феном. Линден обратил внимание, что она пополнела с тех пор, как они виделись в последний раз, это было в самом начале лета, когда он ненадолго приехал в Лондон. Но эта полнота сестре даже шла, она придавала Тилье женственность, которой ей порой не хватало. Она всегда была сорванцом, этаким парнем в юбке, лазила по деревьям, играла с деревенскими в петанк, умела свистеть в два пальца и ругалась, как извозчик. Она презирала моду, макияж и украшения, но сегодня на ней были синие, прекрасно сшитые брюки, сейчас, правда, совершенно мокрые от дождя, куртка в тон, красивые короткие сапожки и золотая цепочка. Он похвалил ее внешний вид, на что она, перекрикивая шум фена, сообщила: «Мистраль». Ее восемнадцатилетняя дочь-студентка, будущий стилист, чей отец был баском, шеф-поваром известного ресторана, заботилась о том, как выглядит мать, и, похоже, ее усилия увенчались успехом. Высушив наконец волосы, Тилья прошла в угол комнаты, включила телевизор: ей хотелось узнать, каков сейчас уровень воды, и Линден обратил внимание, что хромает она сильнее обычного.

Они никогда не вспоминали о той аварии, в которой она пострадала, когда ей было двадцать пять лет. Тилья просто отказывалась об этом говорить. Линден знал, что она чуть не умерла, что левую ногу и бедро буквально собирали по кусочкам, она перенесла несколько тяжелых операций и провела в больнице полгода. Авария произошла возле Арканга, когда она с подругами возвращалась с вечеринки в Биаррице. У одной из девушек через неделю должна была быть свадьба. Они вызвали минивэн с водителем, чтобы спокойно выпить, не беспокоясь об обратной дороге. В три часа ночи они столкнулись с автомобилем, водитель которого гнал, как ненормальный, по крутой извилистой дороге. Четыре пассажирки, их шофер и водитель той машины погибли на месте. Тилья единственная выжила в аварии, о которой тогда много писали и после которой она долгие годы восстанавливалась и морально, и физически. Ее брак с Эриком Эзри распался несколько лет спустя, и она получила опеку над их единственной дочерью. Порой Линден спрашивал себя, оправилась ли сестра после той трагедии, осознает ли она, какую получила тогда травму, когда у нее словно ампутировали значительную часть ее жизни.