Часовые любви

— Какой такой перстень? — вскинулся Берцев. — Ну-ка покажи!

— Вот. — Маша протянула руку и тут же отдернула ее. Камень был тускл и сер.

Глава седьмая

— Нормальная работа, — уговаривала погрустневшую подругу Катя, — сейчас, когда вообще никуда нельзя устроиться, книжный киоск возле дома просто спасение. Да еще в твоем положении. Ведь скоро рожать! Сиди себе почитывай книжки.

— Да уж! — Маша скривила нос. — Работа совсем не по мне. Я — и продавец!

— Ну, кому сейчас с немецкого переводчики нужны? В школу преподавать? А тебе для ребеночка столько всего купить нужно.

— Я понимаю, — вздохнула Маша. — Володя совсем денег не приносит. То ли зарплату ему не выдают, то ли… — Маше не хотелось рассказывать, что Берцев стал чаще приходить навеселе, от него пахло женскими духами, а то и вовсе не являлся на ночь домой. — Хотела шубу Люське продать.

— И что?

— Она взяла, неделю продержала, маме собиралась показать…

— А потом вернула?

— Угу.

— Не думаешь же ты, что Люська могла летом ее носить?

— Нет, конечно. Просто пока вещь не твоя, до смерти хочется ее иметь, а когда уже в твоем доме…

— Перехотелось?

— Не знаю, может, денег не насобирала.

— Черт с ними, с деньгами! Тебе нужно смотреть на красивое и думать только о хорошем. Помни!

— Я помню.

— Выходи из будки, смотри, солнышко какое, давай на ящике посидим?

Устроившись на ящиках возле книжного киоска, они подставили лица лучам солнца.

— Людвиг звонит? — поинтересовалась Катя.

— Нет. Ему тяжело со мной разговаривать. Чувствую, что совсем на куски рассыпался.

— Зато твоему Володечке легко! Крутой такой стал.

— Да куда уж круче! С мамой своей меня так достает! Мне кажется, что она меня ненавидит. Все время пилит, что у Вовочки хрупкая душа, особенно сейчас, когда он перестал быть известен. И что у него такие девушки замечательные и богатые были. А он с нищенкой связался. А мне понимаешь, стыдно деньгами Людвига пользоваться. Я как представлю, что Вовка на его деньги в ресторане гуляет, хоть в петлю лезь.

— Да, — сочувственно закивала Катя. — Кто бы мог знать, что он так с тобой будет обращаться. — Она погладила подругу по руке.

— Ты не думай, я не жалею ни о чем! Когда он приходит домой и целует меня, я готова куда угодно, хоть в пекло за него.

— Понимаю! У меня Димка, когда говорит, что завтра уйдет от жены, я тоже готова за него хоть куда… Только он не уходит. И мучается, и меня мучает. — Серьезные глаза Кати наполнились слезами.

— Ну вот, решила меня утешить, а сама? Главное, Катюха, что мы любим их без памяти. Я, пока там жила, запрятала свою любовь от самой себя далеко внутрь, а теперь она у меня реально есть.

— И рвет сердце.

— Пусть рвет.

— Можно и по-другому посмотреть.

— Как по-другому?

— Жила себе как у Христа за пазухой, в тебе Людвиг души не чаял, а теперь… Я ведь тоже могла за Юрку замуж выйти, так нет, сижу себе, жду Диму, пока он наберется храбрости и скажет жене…

— А Юрка твой, между прочим, богатый и крутой, на «мерсе» ездит.

— И что?

— Ты меня учишь, а сама?

— Что сама?

— Если Дима твой жену бросит, на зарплату доцента будешь ему всю жизнь картошку варить.

— Девушки, а девушки. — Простоватая женщина с пушистой болонкой на поводке подошла к Маше с Катей. — Вы тут работаете? — показывая на киоск, поинтересовалась она.

— Да, а что вам, газета нужна? — вскочила Маша.

— Нет. Сидите, сидите. Я хочу вас о чем-то попросить.

Девушки посмотрели на женщину. Она была миловидной, располагала к себе. Круглолицая, курносый веснушчатый нос, губки подкрашенные бантиком, только часто хлопающие ресницы говорили о каком-то нервном заболевании.

— О чем? — поинтересовались подруги.

— За собачкой не присмотрите? Мне перевод надо на почте получить, я очередь заняла. А туда с собаками не пускают.

— Так оставьте ее дома.

— У нас дома нет. Мы приезжие из Питера. С Мусей на выставку приезжали, сегодня из гостиницы выехали, — сообщила женщина.

Муся радостно завиляла хвостом и потянулась к Маше.

— Красивая собачка, — погладила Маша животное по мягкой шерстке.

— Да, она у меня девочка что надо! Я на ней столько денег заработала! Видите, сколько у нее медалей. Здесь, в Москве, очередной наградили.

На шее у Муси действительно, как у настоящего бойца, позвякивали медальки.

— Я собачками с юности занимаюсь. Решила себя перебороть, и знаете почему: в детстве меня здоровенный сторожевой пес напугал. Я в деревне у бабушки отдыхала, иду вдоль забора, а он сорвался с цепи и мне навстречу. Я погладить его решила, а он как бросится и повалил меня на землю. Вот с тех пор у меня тик, видите? — Она пальцем показала на свои глаза.

— Да-а, — протянула Маша. — Как же вы теперь с ними?..

— Не боюсь, хочешь сказать?

— Ага, я бы после этого от всех псов в другую сторону бежала.