Часть картины

РассветаРедкие линии льют,АртиллерияПоливает поля.Мы стоимА нам в головы бьют.НамДержаться еще до утраДетиПолитических вьюгВчера

школа, сегодня — окоп.НадеПуля прилетает в лобВереПод ребро угодит штык.ВчераЗа партой строчили,Я и ты.Друг мой,Глаза открой и люк.УтромВ атаку пойдём и вдруг

По флангу ударим, и врагПобежит, пуля за пулейРужье ко штыку,И песняПрикроет полет.Беспилотников в тылИ славаО нас поет:Надя, Вера,Я и ты.А где же

Любовь?

* * *

— Зачем вы туда пошли? Тем более, как я понимаю, у вас-то особое отношение к этому празднику… По всем причинам. Зачем лишний раз себя накручивать?

— Новый тематический музей. Подходящее время. Это казалось логичным.

Он качает головой:

— Не знаю, не с вашим анамнезом. — Пожевав губы, выпаливает: — Могли бы уж и промолчать, Софья Львовна.

Она прищуривается.

— Отчего же?

— Там же были дети, а вы со своими придирками. Это не педагогично. Чему вы их учите?

Софья кривится:

— У меня как раз на подходе история про педагогичность.

и дети прячутся

Софья закинула обновленную концепцию развития образования в стол к остальным, давно уже там забыто пылившимся. Ее чувство языка не пережило неудобоваримые формулировки и пунктуационные ошибки в первом же абзаце, потому она сразу убрала брошюрку подальше, отметив про себя, что говорить о любви к Родине следовало бы на хорошем русском языке. Василий Степанович, казалось, особого участия в делах школы не принимал, на месте чаще всего отсутствовал, а если и объявлялся, то всегда разговаривал с кем-то по телефону, только улыбаясь посетителям с выученной приветливостью. Впрочем, школа была механизмом, способным работать самостоятельно, поэтому отсутствие сильной руки не ощущалось как что-то фатальное.

Новая учительница основ православной культуры оказалась вчерашней студенткой. Взяли ее из экономии: новенькой предстояло компенсировать пропущенные уроки за прошлый год, а нанимать по договору почасовика на рабских условиях куда выгоднее, чем брать в штат уже опытного преподавателя. Поговаривали, впрочем, что девушка Маша получает отчего-то куда больше положенного и что она приходится новому директору родственницей, чуть ли не дочерью (на что отчаянно намекало ее отчество). Но все это оставалось лишь слухами. Василий Степанович свои семейные связи не раскрывал, участия не проявлял, потому новенькую приняли со смесью любопытства и настороженности. Софья отобедала с ней как-то раз и с сожалением пришла к выводу, что очаровательно-ясноокая Маша долго в школе не продержится.

Наступил День учителя. С утра субботы еще не успевшие освободиться от стратегических запасов конфет и чая с первого сентября кабинеты вновь захватили те же наборы, только скромнее.

Софья забыла пропуск дома и задержалась, заполняя на входе кучу бумажек под полусонным надзором охранника. Тот выдал ей одноразовую карту и пожурил за безалаберность. В такой-то день — он ей подмигнул. Софья подмигивания не поняла, но на всякий случай поддакнула. Не заходя в учительскую, она сразу отправилась в свой кабинет, где ее уже ждали одиннадцатиклассники.

После майских событий она опасалась, что бывшая труппа будет требовать благодарности. Но, не считая вспышек Тимы, ребята вели себя вполне пристойно, разве что держались на ее уроках чуть более расслабленно, позволяя себе высказывать вслух то, что вряд ли бы сказали кому-то еще из взрослых. Как они стали для нее своими ребятами, так и для них она оказалась своей учительницей.

В начале урока от класса ее поздравил Тимофей. Она поблагодарила ребят, аккуратно пожала Вихреву руку и приступила к занятию. По программе они добрались до Ахматовой, сегодня ребята должны были отвечать стихотворения на свой выбор. Чтобы обезопасить школьников от соблазна вызубрить готовый анализ, Софья ставила обязательное условие: перед декламацией школьник объяснял, почему выбрал именно то или иное стихотворение. Она боялась, что литература так и останется для них треклятой галочкой в дневнике, поэтому хотела, чтобы ребята пропускали материал сквозь себя, а не сбрасывали балластом после урока. Лучше уж урок как сеанс психотерапии, чем урок как галочка в отчетности.

Софья вызвала Веру. Та, как всегда, с готовностью вышла отвечать.

— Я выбрала часть «Реквиема».

— Отлично, Вера. Почему именно его?

Вера начала перечислять все претензии к Ахматовой: слишком много любви и мужчин, слишком мало поэзии и ума.