Частица твоего сердца

Я принял душ и, натянув майку и трусы, улегся на комковатый, пахнущий старой мочой матрас в спальне. И попытался хоть как-то справиться.

* * *

На следующий день я устранил отвратительный засор в туалете квартиры 2С. А потом передо мной замаячили остаток дня и ночь; бесконечное количество часов, которые нечем было заполнить. Меня охватило знакомое чувство пустоты. И я вдруг вспомнил о Хижине. Конечно, если Миллер не придет, я все еще буду один. Но лучше уж такое одиночество. Оно как-то чище.

Я зашел в мини-маркет, чтобы купить жидкость для розжига и пиво. Стоявший за прилавком молодой парень даже не спросил у меня документы. Вероятно, помогли татуировки, хотя я и так не выглядел на восемнадцать. Я даже не ощущал себя на свой возраст. Когда отец взял ту бейсбольную биту, он начисто выбил из меня детство.

Миллер появился в Хижине через час после меня. В руках у него был потрепанный футляр для гитары. Он сел на небольшой валун перед костром и положил футляр на колени.

– Я обнаружил ее в руках у Чета, – пояснил он в ответ на мой взгляд. – Теперь придется всюду носить с собой. Сюда. В школу. Чертов засранец.

Я вспыхнул при мысли о том, что отморозок – хахаль его мамы возился с этой гитарой. Я вспомнил слова Шайло: Миллеру нужны руки, чтобы играть. И суметь чего-то добиться. Сам-то я мало на что годился. Никаких талантов или особых навыков. Но Миллер был чертовски умен и тщательно раздумывал, прежде чем что-то сказать. Я чуть не попросил его сыграть, но вместо этого протянул пиво.

Несколько минут мы пили молча, а потом я заметил, что он, как и Шайло, разглядывал мои татуировки. Вот только с ее стороны было нечто большее, чем просто любопытство. Я ощущал это кожей, на которую устремлялся взгляд ее карих глаз, замечал в чуть приоткрытых губах…

«Прекрати».

Я отбросил мысли о Шайло и рассказал Миллеру свою историю. В произносимых мной словах ощущался вкус крови. Но Хижина была тем местом, где можно оставаться собой, пусть даже совсем ненормальным.

И все же я ожидал, что Миллер посчитает меня психом и больше не захочет общаться. Но он лишь молча принял мои слова. Да и что он мог сказать? Он не сумел бы изменить произошедшего. И сам я был не в силах ничего поделать. Шанс остановить отца упущен, и возвратить его уже нельзя.

Когда я, собрав побольше дров, вернулся обратно к костру, Миллер возился с гитарой.

– Давно пора, – проговорил я.

– Я не часто играю для других.

– Почему нет?

– Не знаю. Да ты и не захочешь слушать то дерьмо, что я написал.

Я бросил свежие дрова на тлеющие остатки зажженного ранее костра.

– Откуда ты, черт возьми, знаешь?

– Какую музыку ты слушаешь?

– Тяжелую. «Melvins». «Tool».

– Да, а играю я вовсе не это. По большей части я писал песни для девушки.

– Девушка. – Я открыл очередную бутылку пива и протянул ему. – Сейчас мне по-настоящему жаль, что ты не можешь напиться.

– Аминь, – проговорил он, и мы чокнулись бутылками с пивом. Из-за диабета Миллер мог выпить максимум две.

– Что за история? – спросил я.

– Ты просто назовешь меня слюнтяем, посоветуешь трахнуть другую девчонку и смириться с этим.

– Ага, все может быть.

Он рассмеялся, но потом тяжело вздохнул.

– Это попросту безнадежно. Она богатая и совершенная, а я бедный ублюдок, у которого не работает поджелудочная железа.

Я фыркнул от смеха.

– Ее зовут Вайолет, – продолжил Миллер, не отрывая взгляда от огня. – Когда мне было тринадцать, я обмочился и потерял сознание на ее заднем дворе. А когда очнулся в больнице, увидел, что она сидела рядом и выглядела неважно. Она плакала из-за меня. Потому что беспокоилась, понимаешь?

Я не понимал. У меня никогда не было девушки, которая бы проливала надо мной слезы. Я даже представить себе этого не мог.

– В тот миг я понял, что она создана для меня. Навсегда. – В голосе Миллера появилась горечь. – И в тот же день мы поклялись на крови, что останемся друзьями. Идея Вайолет. – Он стянул шапку и провел рукой по каштановым волосам. – Как-то так.

– Ага. Тебе определенно нужно трахнуть другую девчонку и смириться с этим.

Мне не хотелось лезть в его дела, ведь и он не вмешивался в мои. Но я помнил, сколько раз мама собиралась забрать меня и убраться от отца ко всем чертям. И все же она этого не сделала. А потом, в один прекрасный день, стало уже слишком поздно.

– Нет, это полная чушь, – произнес я. – Ты должен ей сказать.

Миллер нахмурился.

– Она одержима мыслью о том, чтобы мы были друзьями. И думает, что, если попытаемся стать чем-то большим, это нас погубит.

– И что? Все равно скажи ей.

– Не могу. Она прибьет меня, и ничто уже не будет как прежде. Хотя, по-моему, все и так полетело к чертям.

– Тогда не говори с ней, – посоветовал я. – Просто… ну, не знаю. Поцелуй ее.

В мыслях тут же возникли идеальные губы Шайло. Я сделал глоток пива, чтобы смыть во рту ее воображаемый вкус.

– Ни за что, – проговорил Миллер.

– Да почему нет, черт возьми?

Он сделал кислое лицо.

– Ну, для начала, эти дурацкие границы. Она недвусмысленно сообщила мне о своих чувствах. Друзья. И я должен это уважать.

Я фыркнул и допил пиво.