Частный детектив. Выпуск 5

Да, по правде говоря, кое–какие признаки приближающегося срыва можно было заметить и раньше. Они появились уже после второй большой гонки этого сезона, когда Харлоу так легко и убедительно одержал победу, еще не зная, что его неподражаемый младший брат, идя со скоростью более ста пятидесяти миль в час, оказался на обочине трека и врезался в ствол сосны. Харлоу и прежде никогда не отличался общительностью и не тянулся к шумным сборищам, а после гибели брата стал еще сдержаннее и молчаливее. Если и улыбался, что замечали за ним все реже, то улыбка выглядела так, словно человек этот уже потерял в жизни все, чему хотелось бы улыбаться. Будучи самым хладнокровным и расчетливым из гонщиков, врагом всякого лихачества, цена которому — жизнь, Харлоу стал понемногу отступать от своих высоких принципов и все меньше заботился о безопасности, хотя и продолжал триумфальный путь по автотрекам Европы. Но теперь он добивался своих рекордов, завоевывая один за другим трофеи Гран—При, с риском для себя и своих товарищей. Его езда стала неосторожной и даже опасной, и другие гонщики, при всей их крепкой профессиональной закалке, стали явно испытывать перед ним страх и, вместо обычного стремления оспаривать повороты, как случалось, делали прежде, предпочитали притормаживать, когда в зеркальце заднего обзора появлялся бледно–зеленый “коронадо”. Говоря по совести, не так часто представлялась такая возможность, ибо Харлоу придерживался крайне простой и эффективной формулы: сразу проскочить вперед и держаться впереди.

Теперь все больше в открытую говорили, что самоубийственное единоборство на гоночных дорогах было для него битвой не против равных, а против самого себя. Становилось очевидным, что эту битву он никогда не сможет выиграть, и его последний отчаянный бунт против собственных сдающих нервов к добру не приведет. Настанет день, когда поток удач иссякнет. И вот теперь такое случилось — и с ним, и с Айзеком Джету: Джонни Харлоу на глазах у всего мира проиграл свою последнюю схватку за Гран—При.

Не исключено, конечно, что опытный мастер останется на треке и будет еще сражаться, но одно казалось совершенно очевидным: никто не понимает с более ужасающей ясностью, чем сам Харлоу, что его лучшие дни уже позади.

В третий раз Джонни потянулся к бутылке. Руки его по–прежнему дрожали. Бутылка, вначале полная, была теперь на треть опустошена. Макелпайн бросил мрачный взгляд на Даннета, пожал отяжелевшими плечами — жест не то недоумения, не то принятия неизбежного — и выглянул за дверь. В этот момент как раз прибыла машина “скорой помощи”, и он поспешил к дочери, Даннет же принялся обтирать лицо Харлоу губкой, обмакивая ее в ведро с водой. Казалось, тому было совершенно все равно, что станет с его лицом. Все внимание гонщика сосредоточивалось на этой бутылке бренди. И если вообще человек может стать воплощением какой–либо идеи, то именно таким был сейчас Джонни: воплощением одной единственной потребности, одного неумолимого желания — немедленно забыться.

Пожалуй, оно и к лучшему, что ни гонщик, ни босс не заметили человека, стоявшего снаружи у самой двери и всем своим видом показывавшего, что больше всего на свете ему хочется, чтобы Харлоу вообще перешел в мир вечного забвения. Лицо сына Макелпайна — Рори, этого смуглого кудрявого подростка, обычно отличавшегося дружелюбием и хорошим расположением духа, омрачала грозовая туча — выражение совершенно немыслимое для человека, который еще недавно считал Харлоу кумиром своей жизни.

Рори перевел взгляд на “скорую помощь”, куда внесли его окровавленную сестру, и немыслимое перестало казаться немыслимым. Повернулся, чтобы еще раз бросить взгляд на Харлоу, и во взгляде этом было столько ненависти, сколько вообще может вместить душа шестнадцатилетнего парня.

Официальное следствие, проведенное почти сразу же после несчастного случая, как и следовало ожидать, не выявило никого, кто бы мог оказаться причиной катастрофы. Официальное следствие еще ни разу не выявило конкретных виновников. Даже в пресловутом беспрецедентном убийстве в Ле—Мане, где во время гонок погибло семьдесят три зрителя, его не нашли, хотя все прекрасно знали, что таковой существовал — в настоящее время он уже, правда, давно покойный.