Чавивафа

Толпа сблизилась с рядами щитов, начала давить, дружинники затеяли с латниками лениво возню и перебранку, толкались, ругались. Страсти накалялись постепенно, мужики пинали щиты и пытались ткнуть кулаком в шлем, получали в ответ удар щитом или древком в плечо. Толпа давила сильней, ругательства становились яростей, наконец по всей ширине улицы началась потасовка, рабочие пытались выдергивать из строя латников по одному, пробовали валить на землю, старались достать по голове древком знамени. Огребали уже не в шутку стальными перчатками в морду, ногой в бочину. На некоторых лицах появилась кровь, кого то уже поволокли прочь в тыл к медикам товарищи, оставляя на брусчатке красные пятна. В воздухе повисло напряжение и смесь страха, гнева, ярости — Кундушаук чувствовал этот момент, типа как запах или какое-то ощущение в переносице, как будто и тебе тоже разбили нос. Глянул на часы, раунд длился уже три минуты, махнул чтобы начинали давить толпой со всей дури, чтоб тащили красные будоражившие кровь знамена вперед, и чтоб певичка уже начинала петь.

Худая, почти тощая, Рембосвала, из самодеятельности с автозавода, в черной длинной кожанке с большим алым бантом на груди, отмахнув назад пепельные пышные свои волосы, показав смуглое лицо махалигизской ведьмы, энергично запела пронзительно, стоя в кузове грузовика, украшенного флагами. Оркестр Стальпрома, шагая следом за машиной, шибанул барабанами и трубами. Музыка и голос ударили по нервам, прострелив где-то по поясницам и головам всю толпу боевым кличем. Текст Кундушаук получил от Кларка, крутая вещь от революционеров прошлого. Про неба утреннего стяг, про то как продолжается вечный бой и как тревожно в груди. Переложили слова на гизу и получилось тоже очень даже сильно.

Пятьсот дружинников, собранных в кулак как оттянутая пружина с бешеной силой ударили в центре, расшвыривая офигевших от неожиданности латников. Толпа разгонялась следом как паровоз, знамена неистово крутились над схваткой и над всем этим звенел голос ведьмы — Намапамбана! Янанделе Тена! Кундушауку пришлось вместе со всеми перейти на бег, тысячи ног неслись вперед уже нестановимо, что-то визжа и крича в восторге победы. Он видел краем глаза как разбегались в стороны потрепанные латники. Поправляя каски, бросая щиты, закрываясь алебардами. Испуганные, кучками сбивались к стенам домов и протискивались узкими щелями во дворы. Кундушаук с растрепанной бородой бежал вперед придерживая шляпу рукой, тоже хрипло подпевая Рембосвале — На Мое Уна! Васи Кифуани!

Запиликал телефон, там был Байлар. Шеф Стальпрома вместе с тремя охранниками сдвинулся вбок улицы, перейдя на шаг и пропуская толпу вперед.

— Остановись, Кундушаук! — Канцлер подбирал слова, зная что их слышит сейчас много ушей, — Я не могу тебя пустить к Башне. Там мои драгуны. Будут стрелять.

— Мы без оружия. Мы мирная демонстрация. Не ошибись, Байлар. Не стреляй.

— Я все сказал, — Канцлер не желал слушать агитпроп предназначенный для газет, но хотел донести главное, — Если не остановишься, прольется кровь. Решай.

На площади перед Башней Губернатора и Дворцом правительства виднелись шеренги спешившихся драгун в красных мундирах. У крыльца, храпя конями, строился только один батальон кирасир. Была бы здесь вся тысяча этих тяжелых кавалеристов, что имелась у Канцлера в столице, она могла бы снести толпу без стрельбы. Но Байлар расставил свои три батальона кирасир на разных улицах, типа не зная, куда именно пойдет демонстрация, и теперь не успел собрать их на Барагуву в один стальной кулак. Так он будет оправдываться. Теперь у драгун нет другого способа остановить людскую массу кроме как открыть огонь. Будет кровь и смерть. Байлар даст Кундушауку моральное право перейти к вооруженному мятежу.

Кундушаук подозвал мальчонку с телефона которого была связь со Стерком, написал ему, чтоб выдвигался и был готов атаковать оружейные склады на заводах Кусини через десять минут. Отдавая трубку мальчику почувствовал тепло его ладошки, увидел его чистый наивный взгляд. Посмотрел в синее октябрьское теплое небо с желтым кругом нежного солнца.

— Я не прячусь и не вру тебе, Огонь, — Кундушаук сжал зубы и кулаки, глядел вверх из-под седых густых бровей, — Я в курсе на что иду и какая цена. Я отвечу за это. Я к этому шел и пойду дальше.