Чебурашка

Так… что-то как-то не очень получился разговор. Надо снова попытаться. Может, и не понял Степа ничего. Надо попробовать зайти с другой стороны что ли.

— Степа!

— А?

— Почему ты подумал, что Соколовский искал тебя? — да, правильный вопрос и я мысленно хвалю себя за него.

— А? А-а! Он приходил во Дворец спорта к Михалычу. Звал меня в Москву к себе в школу. Угрожал мировой славой и успешной спортивной карьерой. Пугал наградами и огромными деньгами.

Что?

ЧТО???

От нового шока я впала в ступор прямо посреди тротуара и выронила сумку. Этот день может стать еще хуже, или мы, наконец, достигли пика? Сбывается мой самый страшный кошмар. Черт возьми, да он уже сбылся!

— Что значит, звал в Москву? Когда?

— Во вторник, кажется.

— Во вторник?! И ты только сейчас мне об этом говоришь?! Как так, Степа?!

— Не волнуйся ты так. Не сказал, потому что не о чем говорить. Я никуда не поеду.

— Не поедешь?!

— Нет.

— Но почему?

— Потому что хочу окончить школу. Потому что не хочу тебя бросать. Потому что это слишком дорого.

— Но ты же мечтал! Если дело в деньгах, то ты не должен беспокоиться! Я найду необходимую сумму!

— Нет. На Соколовском свет клином не сошелся. Будут и другие предложения.

— А если не будет?

— А если не будет, у меня есть умная голова на плечах. Разве это не твои слова?

— Да, но…

— Вопрос закрыт.

— Но ты же хотел…

— Знаешь что… хотел, да перехотел.

Степа поднимает с вытоптанного снега мою сумку, обхватывает мою ледяную ладонь своей всегда горячей и молча тянет в сторону подъезда.

Понимаю, что дальше спорить бесполезно. Степа — кремень. Упрямый характер — его отличительная черта. Если что-то решил, ничто не собьет его с пути. Всегда поражала степень развития в нем данного качества. Откуда только что берется? Я вот, совсем не такая. Вроде бы. Хотя о чем я говорю вообще?! Уже в первом классе Степан Свиридов имел на все свое собственное нерушимое мнение.

Мы так торопимся, что даже не здороваемся с Гамлетом и Аревик, выходящими из дома напротив. Это не свойственно Степе. Он всегда очень вежлив, а с дочкой Гамлета уж и подавно. Оно и не удивительно. Аревик не зря носит свое имя. Она прекрасна, как солнце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И тот факт, что мой мальчик попросту ничего не видит вокруг, заставляет сердце бахать быстрей и быстрей, словно впрок. Словно, переступив порог квартиры, оно разорвется, и мир вокруг прекратит свое существование в том виде, к которому мы привыкли.

В глубине души я знаю, что это не так. Потому что наш мир уже рухнул. Целых сорок пять минут мы живем в совершенно новой реальности, просто не до конца осознали этот факт, хотя инстинкты не обманешь. Они работают на пределе и резонирующими вибрациями надвигающего шторма тормошат внутренние органы.

Каждое Степино движение выверено и доведено до автоматизма. Вот он снимает свои зимние кроссовки и убирает их на обувную полку. Вешает пуховик на свой личный крючок в шкафу. Убирает на полку ниже спортивную сумку.

— Степа, у тебя же тренировка через семь минут начнется!

— Пожалуй, я ее пропущу, — от его ответа внутри все холодеет. Началось. Неизбежное падение в пропасть.

— Степ, как же так?

— Я устал. Хочу один побыть. Можно?

И не дожидаясь ответа запирается в комнате. Даже жду, что звонко хлопнет дверью, но этого не происходит. Напротив, все слишком обыденно. И это спокойствие пугает меня до чертиков. Там, в той моей-его комнате со всех сторон смотрит синими глазами Матвей Соколовский.

Мне страшно. Мне так страшно, что дыхание обрывается, а пульс то скачет, то замирает. Ноги ватные, во рту сухо, а язык, кажется, распух и перекрывает доступ кислороду.

Еще никогда на моей памяти Степа не отказывался от тренировки.

Никогда.

Все очень и очень серьезно.

Мне надо тоже побыть одной и тщательно все обдумать. Возможно, у меня есть полчаса Степиного терпения, а может, нет и десяти минут. Мой мальчик на пределе. Знаю это.

На автомате готовлю гречку с курицей, овощной салат. Безотчетно нервным волчком кружу по своей маленькой кухне, собирая все углы руками, ногами и даже головой, словно нахожусь здесь впервые. Но боли не чувствую. Огромная черная дыра внутри высасывает все силы и эмоции, сводя ощущения лишь к неприятному холодному предчувствию, окутывающему меня ледяной коркой.

Миллионы раз я представляла себе нашу с Матвеем встречу. Заготовила сотни сценариев. Сочинила миллион диалогов. Придумала ответ на каждый возможный вопрос или фразу. Выработала для себя идеальную стратегию поведения.

И все равно облажалась по полной.

Видимо, семнадцать лет — недостаточный срок, чтобы разбитое влюбленное сердце смогло простить и забыть обиды. Хотя нет, не правда. Если бы дело было в простой обиде… В одних лишь его словах… Я бы простила. И с легким сердцем жила дальше. Но вот только любые слова и любая обида меркнут на фоне поступка, перечеркнувшего все самое светлое и доброе, что я к нему испытывала.

Такое не прощают.

Никогда.