Читаем Чего хотят… полностью

В следующий раз я проснулся уже в районе двенадцати. Пошел на кухню, нарезал себе бутербродов, налил чаю и сел за комп. Убив таким образом несколько часов, я вырубил его и разместился на диване с недавно купленным комиксом. В голову пришла мысль, что стоит включить телефон, но я тут же на нее забил. Родители думают, что я в универе, и вряд ли станут названивать, а остальные… С остальными даже разговаривать не хочу.

Весь вечер я провел за просмотром каких-то видео с геймплеями. В мозгах был абсолютный вакуум. Если и появлялись зародыши каких-то мыслей, то я тут же гнал их прочь.

Самое смешное то, что, когда я наконец нашел более или менее приличный стрим, чтобы отвлечься, во всей квартире погас свет. От неожиданности я вздрогнул. Все погрузилось во тьму, только свет уличных фонарей пробивался сквозь шторы. Я подошел и раздвинул их. Судя по всему, света не было во всем доме. Просто прекрасно.

Делать в почти полной темноте все равно нечего. Я попробовал читать комикс дальше, но глаза быстро устали от яркого света фонарика. И батарейка на телефоне начала садиться. Тогда я снова решил на все забить и пойти в кровать. Но сон не шел. Как назло, именно сейчас в темноте я остался один на один со своими мыслями, которые гнал в течение всего дня. Большинство из них были об Олеге. Я могу сколько угодно говорить, что чувствовал облегчение или что мне все равно… Но это не так.

«…Такой же, как и другие».

Вчера, когда Релинский спросил, не влюблен ли я в него, я только промолчал. И не потому, что стеснялся ответить или еще что-то. Причина в том, что я просто не знаю точного ответа на этот вопрос. Даже если это любовь, то разве это плохо? Почему Олег подумал о каких-то там «других», причем его тон отдавал разочарованием. Неужели он имел в виду, что я такой же, как и другие его бывшие парни и девушки? Но ведь это не так, правда? Да мы вообще с ним в отношениях не состоим. И дело даже не в том, что мы не спали по-настоящему. Но вчера… я ведь точно подумал, что готов отдаться ему, если он скажет мне…

Черт, черт, черт!

Я зарылся лицом в подушку, стараясь переключиться на что угодно, только бы не видеть снова плотоядный блеск темных глаз, который вчера испугал меня. Вскоре я начал засыпать, веки слипались, голова тяжелела. И когда я уже почти растворился в царстве сновидений, меня грубо вырвал оттуда звон. Мобильного телефона.

С трудом раздирая глаза, я потянулся к сотовому. На дисплее высветился знакомый номер. Я положил телефон на покрывало и смотрел на изображение маленькой зеленой трубки. Под трубкой было написано «Олег». Телефон продолжал звонить. А я не отвечал, просто сидел и смотрел на горящий экран, завернувшись в одеяло. Наконец музыка стихла, и вновь наступила тишина. Постепенно погас дисплей, в комнате стало темно. Я все еще сидел, закутавшись в одеяло, потому что по какой-то странной причине стало холодно. А потом дотронулся до щеки и понял, что она влажная. Какие бы слова ни были произнесены, не имеет значения, ведь я слышал намного больше…

* * *

С утра я чувствовал себя немного разбитым. Такое ощущение возникает после болезни, когда еще не совсем выздоровел. Но на пары идти все равно надо. На этот раз я так и сделал, хотя чуть не опоздал из-за тех же ключей. С другой стороны, мне не надо переживать о том, как стоит держаться сейчас при Релинском или поддерживать непринужденное общение с Дэном.

— Как-то тоскливо сразу стало вокруг, не находишь? — спросила меня Юля, которую я встретил на пороге аудитории, где должна была проходить лекция по физике. — Даже в универ ходить причины нет.

— Ты на пары ходишь только ради того, чтобы на мужиков глазеть? — усмехнулась Катя, зашедшая прямо за нами.

— Я хоть в него хожу, — подмигнула Юлька, подталкивая меня в бок, а потом шепнула: — А вообще Катюха такая нервная в последнее время, не обращай внимания. Это все из-за… ну, ты понимаешь, о чем я. Козел…

Мы с Юлей сели за парту Дениса, а последняя во втором ряду так и осталась пустой.

— Ты не знаешь, как они там? — спросил я у соседки.

— Команда наша, что ли? Не знаю, вроде уже разместились, и сегодня первые соревнования. Жалко, что мы не можем их поддержать. Слушай, а ты не знаешь, куда делся Олег? Вчера его тоже не было.

— Нет, не знаю, — бесстрастным голосом ответил я.

— Да? Вы же вроде с ним друзья, я думала, что он тебе рассказал.

— Мы не друзья.

— Вот как, — пожала плечами Юля. — А как же…

В это время прозвенел спасительный звонок, возвещающий о начале физики. По этому сигналу Тихомирыч тут же активировался и приступил к лекции. Удивление Юльки мне понятно, но сейчас совсем нет настроения говорить с ней о Релинском. Причина, по которой я все-таки решил прийти в универ, заключалась именно в том, что я хотел отвлечься от своих мыслей. Когда вокруг кипит жизнь, намного легче не думать о проблемах. Если бы я вновь остался наедине с собой, то точно сошел бы с ума.

— Похоже, Катя всерьез на тебя разозлилась, — перед парой по БЖД я застал Женю одного, поэтому поделился своим наблюдением.

Перейти на страницу:

Все книги серии Red Violet. Притя­жение

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее