Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах

– А куда мне деваться? Был бы я в этом отношении безнадежен, Евгений быстренько перестал со мной советоваться. А он чем дальше, тем больше. Да и я уже поднаторел. Прилично научился разбираться в структуре воздействия тренировочных нагрузок… То есть вник в специфику, вгрызся, влез туда. В итоге – накануне Олимпиады в начале зимы 1968 года Гришин в графе «тренер» вписал: «Кудрявцев, Мышалов». Однажды он мне сказал: «Знаешь, к чему дело идет? Если выиграю в Гренобле, тебе присвоят звание заслуженного тренера СССР. Это я гарантирую». Так что я мог стать и заслуженным.

– И что же?

– Не стал.

– Обидно!

– Да не столько за себя, сколько за Евгения. Это надо было видеть, как он красиво летел по ледовой дорожке Гренобля!

– Где-то прочел, что сам Гришин считал, что это был его лучший по исполнению бег на всех Олимпиадах.

– Он обладал удивительной пластикой. Она придавала его бегу необыкновенную красоту. Присутствовала эта красота и в том его выступлении. Только беда в том, что не оказалось в ней былой стремительности.

– Потом мои старшие коллеги писали: в Гренобле судьба-злодейка преподнесла Евгению Романовичу подлянку похлеще, чем в Инсбруке. Что-то там наши тренеры и приданная нашей команде научная бригада перемудрили…

– Правильнее, считаю, было бы сказать – допустили чудовищный просчет. Ведь как получилось? Сначала все – в том числе наши конькобежцы – проходили предолимпийскую подготовку в высокогорном Давосе. Потом за неделю до главных стартов спустились в долину Гренобля. Все, кроме советской команды. Потому что наши умные научно-тренерские головы, доверившись своим «секретным» выкладкам, вдруг объявили: все продумано, просчитано и подтверждено наукой акклиматизации и реакклиматизации. Их тогда отговаривал чуть ли не весь конькобежный мир. Даже соперники! Но горе-ученые стояли, как Брестская крепость. Результат для советских скороходов оказался плачевным. Даже Гришин показал для себя весьма посредственное время. А выиграли те, кто вовремя уехал из Давоса. В частности, в спринте – немец Эрхард Келлер, «восходящая звезда» на «пятисотке».

– Надо же, какая особая для Гришина несправедливость! Так готовиться – и снова подножка.

– Вы знаете, справедливость и объективность – не одно и то же. Как медик, как спортивный врач хотел бы напомнить: в Гренобле Гришину было уже 37 лет! Сохранять в таком возрасте чемпионские скорости в спринте – большой вызов человеческой природе. Потому что железный характер, силы, даже выносливость еще остаются, а скорость неумолимо падает. Это, что называется, медицинский факт. Конечно, из-за ошибки с адаптацией Евгений себя чувствовал не очень хорошо. Но не настолько, чтобы перед стартом вдруг сказать: «Если я выиграю, это будет чудо». Так что было завоеванное им в Гренобле 4-е место провалом или подвигом – судите сами. К тому же не будем забывать – на Олимпиадах он побывал еще дважды. Правда, уже в роли главного наставника сборной СССР.

– Савелий Евсеевич! Мы много говорили о стальном характере Гришина, мощной стартовой скорости, благодаря которой он сразу обгонял соперников, невероятной выносливости. Но вот здоровье, говорят, у него было далеко не железное. Например, с сердцем проблемы имелись…

– Здесь, действительно, не все оказалось в порядке. Я, например, столкнулся с этим, когда он еще бегал в начале 1960-х, после Игр в Скво-Вэлли. Сборы традиционно проводились в Иркутске. Там-то я впервые и обнаружил появление у него экстрасистолии.

– Что это такое?

– На обыденном языке – «перебои», внеочередное сокращение сердца. Одни это чувствуют слабее, другие – сильнее. У некоторых даже страх появляется.

– Как это происходило у Гришина?

– Жили мы тогда все в одной гостинице. Зашел он ко мне в номер и попросил:

– Послушай, пожалуйста, пульс!

Ну, щупаю я запястье и тихо прихожу в ужас: беспорядочная сердечная трескотня. Аритмия! Начинаю выяснять, когда, где, что. Оказалось, не было, не было, «да вот появилось…». И что в процессе дальнейшего наблюдения выяснилось? Начиналось, как правило, где-то в 10 часов вечера. И до полуночи его колотило. Потом проходило. И так ежедневно.

– Такая опасная особенность организма?

– Наверное. Потому что я давал ему какие-то таблетки. Они не помогали. И тогда единственная у него была просьба, чтобы в этот период я находился рядом с ним, в номере.