Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— У вас уже было когда-то чувство, что вы не можете договориться с самыми близкими людьми?

Гутфройд задумался и вдруг вспомнил:

— Само собой. В Констанце с одной замужней, Она трещит свое по-румынски, мол — плоешти, букурешти, мурмурешти. Так я ей в конце сказал, мол — не пищи! А насчет того что вы скажете?

— А что, собственно, у вас?

Гутфройд начал что-то ему шептать, одной рукой обнял его за плечи и за спиной подал трактирщику знак, чтобы тот налил два раза по пятьдесят граммов «смешанного», что Пекар, мол, заплатит. В Пекаре сразу проснулся интерес, он посмотрел на трубку, которую все еще держал в своей руке, и совсем другим голосом начал в нее кричать:

— Алло, я ошибся, ничего не ликвидируем, это было только мелкое недоразумение, ошибка в координации, алло…

Эльвира Пекарова уже успела обменяться с Мартушкой рецептом диетического творожного пирога и сейчас обменивается с ней мнениями о мужчинах. В пивной по-явился фотограф Гуштафик, как о нем говорят, с фотоаппаратом после похорон.

Нужно ли удивляться, если на другой день мы увидим Карола Пекара входящим в здание телевидения таким же уверенным твердым шагом, как в прошлые плодотворные времена. Сторож железно игнорирует всех остальных искателей славы, отдавая предпочтение Пекару, и даже прикладывает два пальца к козырьку, показывая, что знает его.

Пекар решительным шагом направляется туда, где готовят телевизионную адаптацию пьесы «Три страусовых пера».

Его переговоры были непривычно долгими и проходили отнюдь не в дружеской атмосфере, так как из комнаты иногда доносились в коридор повышенные голоса — похоже, там ссорились.

Пекар покинул кабинет с красным лицом, даже погрозив ни в чем не повинной двери кулаком. Дома, бегая по кухне от стола к холодильнику и обратно, второпях рассказал Эльвире, как ему не повезло.

— Что, мол, на живых животных положиться нельзя, что это, мол, неоправданный риск… Мол, если я не видел американский фильм «Акула» и нового их «Кинг-Конга», то пусть обязательно схожу посмотреть. Они теперь строят этакий макет животного, совсем как настоящий, внутрь запихивают счетно-вычислительную машину, и эта зверюга двигается потом, как они ее запрограммируют. Американцы так делают, а наши будут обезьянничать. Что это им встанет в какие-то там миллионы, это они признают, но так, мол, надежней. Дурачье, захотели завести свой Голливуд. Живую личность игнорируют! Хотят майского жука, возьмут макет майского жука и всунут в него компьютер. Хотят лягушку, опять засовывают в лягушачью кожу компьютер! Хотят верблюда, хотят гиену, хотят рождественского карпа…

Эльвира позволила Каролу перечислить весь известный ему животный мир; с самого его прихода домой она как-то странно посматривает на него. Так она на него еще никогда до этого не смотрела. И вдруг заговорила, как уже бессчетное количество раз видела в кино:

— Карчи, я должна тебе что-то сказать… У нас будет… ребенок…

Но Карол, как и тысячи киногероев до него, на ее слова не реагирует, он не бросается от радости на пол, собственно, он Эльвиру даже не слышит. Выглядывает в окно и осматривает скверик перед панельным домом.

— Где этот Гутфройд запропастился, когда он нужен?

— Здорово, босс, — раздается со скамейки под окнами.

— Слушайте, Гутфройд! Нельзя ли по дешевке раздобыть какой-нибудь приличный компьютер?

— Пара пустяков, босс! — звучит ответ. — У меня дружок поваром в Вычислительном центре ООН, сущая Африка…