Чехов

Невеселое настроение, которое охватывало подчас Чехова, вызывалось не только утомлением и плохим здоровьем, но и вынужденным перерывом в творческой работе. Не так давно еще, жалуясь на усталость и обилие гостей, он писал: "А мне надо писать, писать и спешить на почтовых, так как для меня не писать значит жить в долг и хандрить". А в начале 1895 года скажет: "Литературе я обязан счастливейшими днями моей жизни и лучшими симпатиями". Удивительно ли, что на исходе этого трудного лета 1893 года он страстно мечтает целиком отдаться творческой деятельности. "Осенью, — пишет он, — бросаю медицину, к январю кончаю с "Сахалином" и тогда весь по уши отдаюсь беллетристике". Ту же мысль высказывает Антон Павлович и зимой, но уже применительно к будущему — лету 1894 года. "После июня до самого конца дней моих я буду уже заниматься исключительно одною беллетристикой. Брошу даже медицину и, думаю, имею на это право, так как отдал уже ей дань в виде книги о Сахалине". Однако Чехов оставался Чеховым. Начать с того, что медицину он так и не оставил. До последних дней пребывания в Мелихове он добросовестнейшим образом выполняет все поручения санитарного совета, как, впрочем, и многие другие общественные обязанности. Жалуясь на усталость и недомогание, он тут же пишет: "Сюжетов скопилось пропасть — сплошь жизнерадостные". И в этом, видимо, была главная причина хандры. Сюжеты томились, просились на волю, настойчиво звали к письменному столу.

В Москву на две недели Чехов вырвался в конце октября, нагруженный очередными корректурами "Острова Сахалина". Здесь он узнал о смерти П. И. Чайковского. 27 октября оп телеграфирует брату композитора: "Известие поразило меня. Страшная тоска… Я глубоко уважал и любил Петра Ильича, многим ему обязан. Сочувствую всей душой. Чехов".

Неожиданное известие это было тем тяжелее, что в это лето музыка Чайковского особенно часто звучала в Мелихове. Весной Чехов пишет: "У меня по целым дням играют и поют романсы в гостиной рядом с моим кабинетом, и потому я постоянно пребываю в элегическом настроении…" Музицировали старые друзья Чеховых: Иваненко, Семашко, Мизинова. В это время Лика вынашивала мысль стать оперной певицей. Намерения эти так и не осуществились, но у нее был неплохой голос, и она охотно пела. Чаще всего романсы Чайковского. Видимо, особенно хорошо исполняла романс Чайковского на слова Апухтина "День ли царит", который и напомнила Чехову в письме 1898 года. В "Ионыче" и "Моей жизни" упоминается романс "Отчего я люблю тебя, светлая ночь". Романс Чайковского на слова Д. М. Ратгауза "Снова, как прежде, один" был любимым произведением Чехова. Музыка Чайковского звучит в "Рассказе неизвестного человека". По просьбе Зинаиды Федоровны Грузин с чудесным выражением исполняет две пьесы из "Времен года" — "Баркаролу" и "Подснежник".

В конце лета в Мелихове появился еще один музыкант-любитель — писатель Игнатий Николаевич Потапенко. Чехов познакомился с ним в 1889 году в Одессе, и тогда Потапенко произвел на него впечатление человека скучного и неинтересного. Однако, когда они вновь встретились в Мелихове в конце июля 1893 года, Антон Павлович был приятно поражен. Его гость оказался человеком живым, общительным, веселым и, в дополнение ко всему, очень музыкальным. Он превосходно пел, играл на скрипке. Нашлись и общие литературные интересы. Писатели довольно быстро сблизились, перешли на "ты", и Потапенко стал одним из наиболее желанных гостей Чеховых.

Возвратившись в Мелихово, Антон Павлович писал 11 ноября 1893 года: "Третьего дня я вернулся из Москвы, где прожил две недели в каком-то чаду. Оттого, что жизнь моя в Москве состояла из сплошного ряда пиршеств и новых знакомств, меня продразнили Авеланом. Никогда раньше я не чувствовал себя таким свободным… и… девицы, девицы, девицы…"

Это прозвище имеет историческую подоплеку. "В те времена, — вспоминает Мария Павловна, — русским морским министром был назначен адмирал Ф. К. Авелан. Это была пора сближения между Россией и Францией, и Авелана все время чествовали то во Франции, где он с русской эскадрой был с визитом, то в России, после возвращения его из Франции.

Приезжая из Мелихова в Москву, Антон Павлович останавливался обычно не у меня (я снимала лишь одну комнату), а в гостинице "Большая Московская". Тут у него был даже свой номер. О своем приезде брат обычно кого-нибудь извещал, и это сразу же становилось известно всем его друзьям: В. А. Гольцеву и В. М. Лаврову ("Русская мысль"), М. А. Саблину ("Русские ведомости"), Ф. А. Куманину ("Артист"), И. Н. Потапенко и др. Они приходили к Антону Павловичу и тащили его за собой в какую-нибудь редакцию, ресторан. К этой компании присоединялись я, Лика, Таня, Яворская, еще кто-нибудь из литераторов или редакторов, и начинались "чествования" Антона Павловича. Компанией переходили из одной редакции в другую, из одного ресторана в другой: там завтрак, там обед, там ужин… В конце концов Антона Павловича прозвали Авеланом, окружение его — эскадрой, а походы компании — плаванием эскадры".