Чехов

Молодой писатель зорко всматривается в жизнь и, как и его старшие современники — Щедрин, Успенский, чутко улавливает важные социальные процессы, проходившие в пореформенной России, вступившей в полосу капиталистического развития. Чехов запечатлел в своих ранних сатирических произведениях выход на авансцену истории фабрикантов-миллионеров Пятигоровых ("Маска"), лавочников и кабатчиков, прибирающих к рукам помещичьи угодья ("Добродетельный кабатчик", "Дочь коммерции советника"), нравы и обычаи поднимающих голову, набирающих силу чумазых ("Кулачье гнездо", "Суд"), всепоглощающую власть чистогана ("В наш практический век, когда и т. д.", "Братец", "Вор").

Беспощаден Чехов и к представителям оскудевающего дворянства ("Свистуны", "За яблочки", "Дочь Альбиона", "Трифон" и др.). Однако особенно настойчиво бичует Чехов приспособленчество к существующим порядкам, к господствующим нравам и обычаям.

По воспоминаниям Михаила Павловича, сюжет рассказа "Смерть чиновника" сообщил Антону Павловичу Бегичев. Однако рассказ написан в 1883 году, то есть задолго до бабкинских знакомств и встреч. Да и что могли рассказать Чехову? Разве лишь то, что какой-то человек, неосторожно чихнувший в театре, на следующий день пришел к незнакомому человеку и стал просить извинения за то, что причинил ему в театре беспокойство. Ну что же, забавный анекдотический случай. А кто был этот чудак, почему, из каких соображений явился с извинениями? Всем этим анекдот не интересуется. Не задумывались над такими вопросами и авторы традиционного рассказа-анекдота. Достаточно было бы похлестче обыграть этот комический инцидент, и рассказ готов. Чем бездумнее и смешнее, тем лучше. Чехов решительно порывает с этой традицией.

В рассказе Чехова один из участников событий оказывается мелким чиновником, другой генералом. Фамилия чиновника — Червяков должна говорить сама за себя, подчеркивая приниженность, рептильность экзекутора Ивана Дмитриевича. Эта исходная ситуация порождает, казалось бы, вполне традиционный конфликт, идущий еще от гоголевской "Шинели". Гаркнул генерал на маленького, беззащитного, зависимого человека — и убил его. У Чехова генерал действительно крикнул на чиновника, и этого в самом деле оказалось достаточно, чтобы погубить его. "В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер".

Таким образом, перед нами как будто бы привычная сюжетная схема. Однако имеют место и существенные сдвиги. Начать с того, что генерал рявкнул на своего посетителя лишь тогда, когда тот довел его все новыми и новыми посещениями, все новыми и новыми объяснениями, и все на одну и ту же тему, до полного изнеможения, а потом и до остервенения.

Непохож на жалкое, зависимое лицо и чиновник. Ведь он докучает своими извинениями генералу не потому, что зависит от него. Вовсе нет. Извиняется он, так сказать, по принципиальным соображениям, считая, что уважение к персонам есть священная основа общественного бытия, и он глубоко обескуражен тем, что извинения его не принимаются. Когда генерал очередной раз отмахнулся от него, заметив: "Да вы просто смеетесь, милостисдарь!.." — Червяков не на шутку… рассердился. "Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять!" Видите как! Какая уж тут беспомощность и зависимость! Нет. Червяков это вовсе не новоявленный гоголевский Акакий Акакиевич Башмачкин. Это нечто совершенно новое.

Позже, в 1886 году, Чехов пишет Александру Павловичу: "Но ради аллаха! Брось ты, сделай милость, своих угнетенных коллежских регистраторов! Неужели ты нюхом не чуешь, что эта тема уже отжила и нагоняет зевоту?.. Нет, Саша, с угнетенными чиношами пора сдать в архив и гонимых корреспондентов… Реальнее теперь изображать коллежских регистраторов, не дающих жить их пр[евосходительст]вам, и корреспондентов, отравляющих чужие существования…"

Таким и оказывается Червяков, и в этом-то и состоит прежде всего неожиданный, комический поворот традиционной темы и сюжетной схемы. Выходит ведь, что Червяков умирает вовсе не от испуга. Оказывается, это финал драмы человека, который не вынес попрания святых для него принципов, да еще не кем-нибудь, а сиятельным лицом, генералом. Как же можно после этого жить? Так безобидный анекдот перерастает под пером Чехова в сатиру на господствующие правы и обычаи. И, как в каждом сатирическом произведении, смех тут оказывается совсем не безоблачным.

Да, смерть чиновника смешна, но эта смешная история в то же время и трагична, так как рисует картину обескураживающего обмельчания и обеднения личности в результате ее подчинения господствующим нравам.