Челнок

Мир звука стал для Людмилы односторонним, плоским, не объемным, не стереофоническим.

Еще один выброс и Людмила станет глухой как Бетховен.

Так случился свой, личный Чернобыль Людмилы.

Случился?

Позже Людмила узнала, что химические сбросы были обычным делом для этого закрытого предприятия. Травили понемногу по ночам, а тут…

И Людмила почувствовала себя голой незащищенной уткой под холодным дождем.

Как это оказалось тревожно, непривычно и дискомфортно чувствовать себя ущербной по сравнению с другими. Все слышат нормально, им и в голову не приходит, почему Людмила иногда в беседе улыбается и молчит, как истукан. Доходило порой до настоящего конфликта, когда начальник что-то спрашивал по делу, а Людмила не слышала.

Начальнику казалось. что она специально так делает, чтобы не выполнять его указания, что она не удостаивает его чести получить ответ. Людмила напрягалась и от этого совсем ничего не слышала.

Она не реагировала на просьбы сына, а тот думал. что мама его не любит.

Она не слышала нежных слов любви, которые ей шептал в глухое ухо Сережа.

Не только глухота угнетала и отнюдь не прибавляла оптимизма, Людмила, да и не только она, чувствовала, как постепенно все туже приходится подтягивать поясок, как катастрофически не хватает дожить от зарплаты до зарплаты, что мизерны алименты, которые, хорошо хоть регулярно, платил Митя, как пустеют полки магазинов, как страна погружается в болото застоя и ее трясет лихорадка постоянного дефицита буквально на все – на зубную пасту, на сигареты, на спички…

И это в Москве, а что творилось в провинции! Ходил тогда такой анекдот – зачем распределять продукты по стране, достаточно выбросить их на прилавки в Москве, а уж советский народ сам все растащит.

Появилась личная карточка москвича, только по ней можно было отоварится столичным жителям и то в строгих пределах. Хоть как-то выручала система заказа продуктов. Раз в неделю, отстояв очередь, Людмила получала еду по убогому ассортименту.

Да еще помогала доставшаяся в наследство от матери крестьянская привычка жить экономя буквально на всем, варить супчик из топора и кашу из ничего. Даже сейчас, в эпоху видимого изобилия на прилавках, и просто безобразного по сравнению с прежними понятиями количества поглощаемой еды Людмила время от времени с удовольствием варила себе постный супчик на воде – быстро и вкусно. И даже в, казалось, пустом холодильнике она всегда могла найти из чего можно приготовить ужин.

Настали совсем тяжелые времена, рушился привычный уклад. Зарплата оставалась той же, а цены росли, инфляция на глазах съедала сбережения, отложенные на черный день. Родители Людмилы считали свою старость обеспеченной, еще бы! у них на книжке был клад, точнее, вклад – годами скопленные, заветные, гробовые 10 000 руб. Поначалу на эту сумму можно было купить лучшую тачку советских времен – «Волгу», а через несколько лет – пачку сахара в лучшем случае.

Людмила экономила буквально на всем. В ее НИИ существовало бесплатное диетпитание для сотрудников, откуда она приносила домой два кусочка сыра с завтрака и котлетку с обеда.

Сыну.

Гришеньке.

Вроде бы даже хватало для двоих, выживали.

Но именно в то время Людмила чувствовала себя настолько беззащитно, что ее охватил безумный страх…

И сны снились совсем другие, не черно-белые, как раньше, а цветные и не про шамана и черных крабиков… Это потом психотерапевт объяснил ей первопричину ее страхов, а тогда кошмары постоянно мучили ее.