Челноки

– Ты старая, пойми, ежели выйдет за твово ветеринара – белого света не увидит. Работать будет, как проклятая с темна и до темна, а зарабатывать гроши. У тебя у самой – какая пенсия? Чё молчишь-то? – обращалась Валентина Прокофьевна с вопросом к матери, и сама же на него отвечала. – А я скажу, двенадцать рублей – курям на смех. Только четыре бутылки водки купить, чтоб дров привезть. И отчего это ты кажный раз в магазин, когда привоз, как на пожар несёсси. Да то, что в магазине в остальное время кроме черствого хлеба ничё не купишь. А в городе все магазины под боком. Выходные, празники. И будет она его обстирывать и обглаживать, а не угодит ежели што, так вечером придёт и в глаз даст, – дорисовывала она страшные картины будущей семейной жизни для своей дочери.

– Ну, уж ты Валентина куды хватила, – заступалась бабушка и за агронома, и за Настю. – Он парень самостоятельный. Агрономом работаить. Авось и слюбятся.

– Молчи, старая, – обрывала её дочь. – Агроном… Хрен редьки не слаще. Ты отжила своё. Сама терпела, а нам дай по-людски пожить. Ты мне девку с панталыку не сбивай.

Стараясь не перечить дочери, желая, как и все близкие родственники, детям и внучатам лучшей доли, чем та, что выпала им, Анна Михайловна при всех своих сомнениях в одной ей известные подробности отношений внучки и агронома Валентину Прокофьевну не посвящала. Любила она Настеньку и потакала отчасти. Рассуждала с высоты прожитых лет, что судьба поворачивается по-всякому: «и так, и эдак», что «жизнь прожить не поле перейти», что «покедаль дружатся – а дале видать будеть». «Жизнь в деревне само собой трудная, но пока и о свадьбе-то рановато думать. А он может зимой и дровишек подбросит и комбикорма завезет, да и по хозяйству пособит, ежили что».

Вот такие на первый взгляд малозначительные в масштабах государства проблемы волновали близких родственников Анастасии. Но для них они были куда важнее первого полета человека в космос, да и второго полёта, пожалуй, тоже.

Настя переоделась, подошла и чмокнула бабушку в щёку.

– Я к Тане зайду, мы на танцы пойдём.

– Танька-то одна в доме за хозяйку осталася. Мать на неделю в Москву к сестре укатила. Тожа, как муж помер, непутёвой сделалась, – вздохнула Анна Михайловна. – Так что ты долго с ней не засиживайся. Чтобы я до ночи в окно не гляделась. И себя блюди, – деланно строго нахмурилась женщина.

– Нет, нет. Мы всё равно к нашему дому придём, на лавочке посидим.

– Ну, ступай, ступай, – сказала Анна Михайловна, и перекрестила внучку.

Настя на дорожку глянула в зеркало, одёрнула платье, подчеркнувшее округлые формы её груди и вышла за порог на свежий вечерний воздух, тут же закруживший голову и наполнивший грудь свежестью и готовностью к счастью.

Стараясь идти по центру тропинки, она с опаской поглядывала на набухшую от росы траву, как бы вода, обильно усеявшая прозрачными каплями стебли и лепестки, не пролилась на её беленькие туфельки.

Ночью ей приснился странный сон. Она долго шла по залитой солнечным светом тропинке и вдруг очутилась в большом зале, разделённом на две половины толстой каменной стеной. Плача от бессилия она сжала пальцы в кулачки и принялась стучать по холодному массивному препятствию, но стена поглощала звуки, и ей стало очень страшно. Проснувшись в полной темноте, Настя поняла, что лежит на кровати, и прижимает кулаки к холодной стене…

Таня поджидала на крылечке своего дома, облокотившись на деревянные перила. Она громко поздоровалась:

– Настюша, привет!

– Привет, Татьяна!

– Что пошли? – девушка спорхнула по ступенькам вниз, подхватила её под руку, и они зашагали мимо выстроившихся в ряд высоких лип в сторону автострады, убегавшей вдоль домов сельских жителей мимо высокого старинного здания – места проведения культурного досуга молодёжи из окрестных деревень. Когда-то это была церковь. Лишённая куполов и внутреннего убранства, она была переделана под дом культуры. Узкие зарешеченные окна и толстые стены всё ещё продолжали веять покоем и стариной. Внутри, несмотря на электрическое освещение, всегда царил полумрак.

У входа девушек остановил молоденький белобрысый паренёк Витя Афонин: он шутливо раскинул в стороны руки и попытался обнять Анастасию.

– Цветочек ты мой ненаглядный…

Татьяна сразу же осадила кавалера:

– Щазз… Цветочек, да не твой. Убери руки.

Она бесцеремонно отодвинула парня в сторону и девушки вошли под высокие куполообразные своды. Витёк, оставаясь у дверей, пропел им вслед:

Ничего на свете лучше нету,Чем скрипеть кроватью до рассвету.