Челобитные Овдокима Бурунова

Раз уж зашла речь о промышленных выставках, скажем и о второй Болховской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке 1910 года, которую устроило Болховское сельскохозяйственное общество. На ней Болховский женский монастырь получил малую серебряную медаль за представленную бурую корову Светланку шести лет и похвальный лист за детские рукоделия. Конечно, бурая корова Светланка шести лет – это вам не четырехмоторный самолет «Илья Муромец», но ведь и Болховский женский монастырь – не завод «Руссо-Балт».

Производство пеньки в Болхове и уезде оказалось очень живучим. Его смогли угробить окончательно только в двадцать первом веке, когда о кожевенном производстве уже и думать забыли. Кстати, о кожевенном производстве. О былой славе болховских кожевенников напоминает только стоящий в местном краеведческом музее стул, у которого спинка и сиденье обиты тисненой кожей. Затейливое тиснение выше всяких похвал, что и говорить. Тут тебе и листочки, и ягодки, и стебельки. Не погонись болховские купцы за легкими деньгами, не подделывай они картон под кожу, может быть, и сейчас… Ну да что об этом говорить. Сделанного не воротишь.

На этом разговор о болховской промышленности в девятнадцатом веке можно закончить. Не копаться же, в самом деле, в производстве кирпича для местных нужд, тележных колес, телег, саней, бочек, плетении корзин, коробов, изготовлении шерстяных подпоясков, подпруг, вязании шерстяных чулок, торговле медом, салом и воском.

Перед тем как перейти к рассказу о борцах за народное дело, крестьянских волнениях, первых, вторых и третьих большевиках, скажем и о культуре. Не так чтобы она в Болхове в конце позапрошлого века расцвела89, но в 1885 году болховский учитель Хализев открыл библиотеку-читальню. Записалось в нее читателей ровно двадцать семь человек. Про уезд и говорить нечего – по переписи 1897 года восемьдесят четыре процента населения было неграмотным. Да и в самом Болхове даже в 1913 году еще семьдесят процентов горожан были неграмотными. И это при том, что население города в 1893 году составило двадцать семь тысяч человек. В это трудно поверить, но уездный Болхов в конце девятнадцатого века был в полтора раза больше тогдашних Архангельска, Вологды и Владимира. В два с половиной раза больше Петрозаводска, больше Новгорода и Пскова. Все эти бесчисленные кожевенные, пенькотрепальные, мыловаренные, клеевые, сально-свечные, табачные и кирпичные заводы, крупорушки, маслобойни, кабаки, городское трехклассное училище, библиотеку-читальню, Спасо-Преображенский собор и еще почти два десятка церквей, Одерскую площадь, на которой продавали старых лошадей живодерам, двухклассное женское приходское училище, кузницы, шорные мастерские, почту, богадельню, тысячи деревянных и сотни каменных домов освещали сто тридцать керосиновых фонарей.

О самих жителях города орловский краевед и писатель Тимофей Афанасьевич Мартемьянов писал в изданной в 1896 году книге «Город Болхов Орловской губернии»: «Вообще, тип болховитянина доброго старого и даже не особенно старого времени не очень-то привлекателен; характерные черты его составляли: „своемерство“, невежество не простое, но горделивое, надменное, щеголявшее жалкой ученостью „на медные гроши“: грубоватость, преувеличенное поклонение, на китайский манер, всему своему, столь же сильное презрение ко всему чужому, не местному… Умственное достоинство типичный болховитянин ценит на „рубли“: „рубль – ум, два рубля – два ума, а три – так совсем разумный человек“, – гласит популярная болховская поговорка. И, замечательно, этот своеобразный „умомер“ и доселе распространен в Болхове…»

Болховская группа Орловско-Брянского комитета

На рубеже веков в Болхове появились первые революционеры. Немного, всего двое. Одним из них был уроженец Болхова Евгений Алексеевич Преображенский, впоследствии ставший профессиональным революционером, написавшим совместно с Бухариным книгу «Азбука коммунизма», а вторым – еще один уроженец, сын болховского купца Ивана Анисимова. Вот как Преображенский, учившийся тогда в Орловской классической гимназии, описывает свои болховские каникулы: «В нашем городе этим летом единственная революционная ячейка состояла, по-видимому, из меня и моего товарища детства, сына местного купца Анисимова, впоследствии ставшего меньшевиком и, кажется, эмигрировавшего вместе с белыми. Мы отправлялись с ним вдвоем за город в наиболее глухие места и выражали наш протест против самодержавия пением „Марсельезы“, но так, чтобы никто, кроме нас, не слышал. Когда мы проходили мимо болховской городской тюрьмы – жалкого старомодного зданьица, где обычно содержалось десятка два мелких воришек и конокрадов, наши мысли уходили к Крестам и Бутыркам, где томились дорогие нам борцы против самодержавного режима».