Человечек в колбе

Успех «Происхождения видов» был велик, но это не был конец, это было, скорее, начало. Много вопросов было еще не разработано, и Дарвин тотчас же принялся за их разработку. Он привел в порядок разрозненные заметки, — разорвал по листкам еще сотни две-три книг, навырезывал из сотен журналов тысячи заметок и быстро приготовил, вооружившись клеем и ножницами, «Изменения животных и растений в домашнем состоянии». А справившись с этой, в общем утомительной и скучной работой, принялся за орхидеи. Это было куда веселее.

Он уже давно подметил кое-что интересное в опылении цветов насекомыми. Цветы и насекомые — трудно найти лучший пример для доказательства всемогущества естественного отбора. И прочитав книгу Шпренгеля, Дарвин взялся за орхидеи.

Он построил небольшую тепличку и наполнил ее растениями; он наблюдал британские виды орхидей на воле. Он собрал литературный материал, и в несколько месяцев книга была закончена. Шпренгелю, открывшему значение насекомых в перекрестном опылении цветов, там было уделено всего несколько строк, да и то часть их попала в примечания. И сделав это, Дарвин серьезно считал, что заслуги бедного старика Шпренгеля им оценены по достоинству. Впрочем, ведь та же история была и с Ламарком. «Опыление цветов» не выдержало шести изданий, как «Происхождение видов», а то — как знать — может быть в шестом издании Дарвин и написал бы о Шпренгеле побольше. Ведь сделал же он это с Ламарком…

Дарвин и белки.

Заодно Дарвин понаблюдал и первоцветы («баранчики») и выяснил значение разной длины тычинок и пестиков в разных цветах. Нового тут было, собственно, мало. Еще Шпренгель показал значение разновременного созревания тычинок и пестиков у кипрея, молочая и других растений. Но, очевидно, созревание тычинок и длина тычинок — вещи настолько разные, что открытие Шпренгеля было основательно забыто, а открытие Дарвина провозглашено как какое-то «откровение». Ну, да ведь Шпренгель не был известным ученым, не был и академиком, а Дарвин был членом Королевского общества, что равноценно академику.

Поработав над орхидеями, Дарвин воспылал страстью к растениям вообще. К тому же они давали ему возможность, хоть немножко, поэкспериментировать.

Дарвин вспомнил, что когда-то он видал на торфяном болоте росянку. У нее на листьях были длинные тонкие выросты, и про нее рассказывали, что она ловит насекомых. Эти выросты вели себя так оригинально, что ими стоило заняться вообще, а потом — какое замечательное приспособление. Разве не явится росянка новым камнем в фундаменте, на котором строилось грандиозное здание естественного отбора?

Росянка ловит своими ресничатыми листьями насекомых — они садятся на листья, привлеченные блестящими капельками жидкости, выделяющимися из утолщенных концов ресничек, покрывающих лист, как длинная щетина щетку. А когда насекомое сядет, оно прилипает к клейким капелькам. Реснички медленно пригибаются, охватывают насекомое, сжимают его в клейких объятиях. Насекомое — в ловушке…

Дарвин увидел все это и задумался.

— Что вызывает движение реснички?

Он начал класть на листья росянки все, что ему подвертывалось под руку. Маленькие кусочки стекла, камешки, кусочки бумаги, мясо, хлеб… Листочки ловили все. Они оказались так чутки, что ничтожный кусочек волоса, весом в тысячные доли грамма, и тот вызывал движение и пригибание ресничек. Росянка ловила все, но… далеко не все она задерживала подолгу своими согнувшимися ресничками. Эти реснички, очевидно, как-то умели разбираться в добыче: одно они брали, а от другого определенно отказывались. И пригнувшись над положенным на лист камешком, они вскоре же начинали выпрямляться — растение как бы отказывалось от столь неподходящей добычи. Росянка подолгу удерживала мясо, яичный белок, насекомых, но никак не хотела задержать желток или кусочек масла. Дарвин клал ей на листья самое лучшее масло, клал свиное сало, клал желток из только что снесенного яйца. Напрасно — росянка упорно отказывалась от этих вкусных вещей.

— Это неспроста, — решил Дарвин. И перешел на химические вещества.

Он наготовил всевозможных растворов. Он капал на листья росянки и чаем и супом, капал молоком и водой, капал слабыми растворами кислот и солей, капал растворами лекарств, пустил в дело и хинин, и многие другие вещества. А когда запасы домашней аптечки были исчерпаны, он выписал из Лондона целый набор реактивов. Он день за днем проводил по нескольку часов в оранжерее, немало смущая тем садовника.

— Хороший господин, — говорил тот, — но вот жаль — не может найти себе путного занятия. Уставится на цветок и стоит. Ну, разве станет это делать человек, у которого есть какое-нибудь серьезное дело?

А Дарвин продолжал огорчать своего старика-садовника и часами простаивал над росянками, то капая на их листья кислотами, то погружая в эти же кислоты листья целиком. Он с нетерпением ожидал результата каждого опыта и одинаково радовался, когда лист пригибал реснички и когда он чернел и свертывался, получив хорошую порцию какого-нибудь ядовитого вещества.