Предмет праксиологии суть экспликация категории человеческой деятельности. Все, что нужно для вывода всех теорем праксиологии, знание сущности человеческой деятельности. Это наше собственное знание, поскольку мы люди; ни одно существо человеческого происхождения, если патологические состояния не низвели его до простого растительного существования, не лишено его. Для понимания этих теорем не нужно никакого особого опыта, и никакой опыт, каким бы богатым он ни был, не способен раскрыть их существу, которому априори неизвестно, что такое человеческая деятельность. Единственный способ познания этих теорем это логический анализ присущего нам знания категории деятельности. Мы должны вспомнить себя и поразмышлять о структуре человеческой деятельности. Подобно логике и математике праксиологическое знание находится внутри нас; оно не приходит извне.
В категории человеческой деятельности заключены все понятия и теоремы праксиологии. Первая задача состоит в том, чтобы извлечь и дедуцировать их, истолковать их смысл и определить всеобщие условия деятельности как таковой. Показав, какие условия необходимы для любой деятельности, необходимо пойти дальше и определить разумеется, в категориальном и формальном смысле менее общие условия отдельных типов деятельности. Вторую задачу можно было бы решить путем описания всех мыслимых состояний и дедуцирования из них всех логически допустимых следствий. Такая всеобъемлющая система даст теорию, относящуюся не только к человеческой деятельности, как она существует в условиях и обстоятельствах реального мира, в котором живет и действует человек. Она также будет обсуждать гипотетическую деятельность, которая имела бы место в неосуществимых условиях идеальных миров.
Но целью науки является познание реальности. Наука не умственная гимнастика или логическое развлечение. Поэтому праксиология ограничивает свои исследования изучением деятельности при таких условиях и предположениях, которые даны в реальности. Она изучает деятельность в неосуществленных и неосуществимых условиях только с двух точек зрения. Во-первых, она занимается состояниями, которые, хотя и не реальны в настоящем или прошлом мире, могут стать реальными когда-нибудь в будущем. И во-вторых, она изучает нереальные и неосуществимые обстоятельства, если такое исследование необходимо для удовлетворительного понимания того, что происходит в обстоятельствах, существующих в реальности.
Однако эта ссылка на опыт не умаляет априорного характера праксиологии и экономической теории. Опыт просто направляет наше любопытство на определенные проблемы и отвлекает от других проблем. Он подсказывает, что нам следует выяснить, но не говорит, как мы должны действовать в поисках знания. Более того, вовсе не опыт, а именно одно лишь мышление указывает нам на то, что необходимо исследовать нереализуемые гипотетические обстоятельства, для того чтобы понять, что происходит в реальном мире.
Отрицательная полезность труда не носит категориального и априорного характера. Мы можем непротиворечиво представить мир, в котором труд не становится причиной беспокойства, и мы можем обрисовать положение дел в таком мире[См. с. 124–126.]. Но реальный мир обусловлен отрицательной полезностью труда. Для понимания того, что происходит в реальном мире, подходят только теоремы, основывающиеся на допущении, что труд является источником беспокойства.
Опыт учит нас, что отрицательная полезность труда существует. Но он не учит нас непосредственно. Не существует явления, представляющего собой отрицательную полезность труда. Есть только данные опыта, свидетельствующие на основе априорного знания о том, что люди считают отдых, т.е. отсутствие труда, более желаемым состоянием, чем затраты труда. Мы видим, что люди отказываются от преимуществ, которые они могли бы приобрести, работая больше, т.е. они готовы приносить жертвы ради отдыха. Из этого факта мы делаем вывод о том, что досуг оценивается как благо, а труд рассматривается как бремя. Но с позиций прежнего понимания праксиологии мы никогда не смогли бы прийти к такому заключению.
Теория косвенного обмена и все последующие теории, основывающиеся на ней, теории фидуциарного кредита применимы только для интерпретации событий в пределах мира, в котором осуществляется косвенный обмен. В мире чистой бартерной торговли она была бы простой игрой ума. Вряд ли экономисты из подобного мира, если в нем вообще возможно возникновение экономической науки, задумывались бы над проблемами косвенного обмена, денег и всего остального. Однако в нашем мире подобные исследования составляют существенную часть экономической теории.