– Ну что ж, не хотите, как хотите! – Митин достал мобильный телефон. – Звоню вашим хозяевам!
– Нет-нет, не надо! – Директор схватил Митина за руку. – Прошу вас, не делайте этого!
– Тогда назовите имя покупателя!
– Ладно, скажу… все равно он уже… Этот покупатель – Степан Антонович Калачев.
– Калачев? – Полицейские снова удивленно переглянулись. – Это же Крендель!
– Ну да… так его называли в определенных… кругах… – Директор смущенно опустил глаза в пол.
– Так Крендель уже года два как коньки отбросил! – вспомнил Митин. – Об этом весь город говорил.
– Ну да, Степан Антонович пару лет назад скончался… погиб… – кивнул директор.
– Ага, – поморщился Митин. – Вы еще скажите – погиб при исполнении обязанностей!
– Ну зачем вы так… Смерть есть смерть… К ней нужно относиться с уважением…
– А часом, не заливаете вы насчет Кренделя? – усомнился Петушков. – Может, вы решили все на него списать, поскольку он уже ничего не расскажет?
– Нет, клянусь вам, я говорю правду! Крендель… то есть Степан Антонович купил этот гарнитур для своей любимой женщины. Он хотел сделать ей подарок на годовщину знакомства, ну, я и предложил «Герцогиню»…
– Для любимой женщины? – переспросил Петушков. – Случайно не для этой? – И он выложил перед директором фотографию покойной Цыплаковой.
– Да, это она, Людмила…
– Людмила? – Петушков снова переглянулся с напарником. – Почему Людмила? Она вообще-то Алина…
– Ну, не знаю, – директор по обыкновению поднял бровь, – по крайней мере, Крендель… Степан Антонович называл ее Людмилой. Я это хорошо помню.
– Вы уверены? Вы ничего не путаете? Все же прошло довольно много времени…
– Может быть, и прошло, но я не так часто продаю такие дорогие изделия, и имена покупателей никогда не путаю! Если бы я их путал, я бы недолго продержался в этом деле! Помнить имена таких покупателей – это азы профессии!
– Что ж, спасибо, вы нам очень помогли! – Петушков поднялся из-за стола.
– Я могу рассчитывать на ваш… на вашу… на ваше обещание? На то, что вы ничего не расскажете моим хозяевам?
– Живите пока! – бросил от двери Митин.
Выйдя из магазина, полицейские снова переглянулись.
– Теперь, по крайней мере, понятно, откуда у нее были такие дорогие шмотки… и все остальное! – проговорил Митин. – Если она была спутницей Кренделя, это все объясняет.
– Все, да не все! – возразил Петушков. – Вот представь себя на ее месте…
– Как это я могу представить себя на ее месте? – возмутился Митин. – Ты, Вася, думай, что говоришь! Фильтруй, как говорится, базар! Кто я и кто она… была?
– Ну, извини, Колян, может, я неудачно выразился. Но ты все же представь: Крендель загнулся, причем при весьма темных обстоятельствах. Она осталась одна, но, судя по всему, какие-то деньги у нее были. Да хотя бы бриллианты эти. Их продать ничего не стоило. Так вот что бы ты на ее месте сделал?
– Опять ты за свое? Я – не она…
– Да не цепляйся ты к словам! Сколько можно! Я тебя по делу спрашиваю!
– Ну, улетел бы куда подальше… в теплые края. Пересидел бы там какое-то время, пока шум после смерти Кренделя не утихнет и про меня не забудут.
– Вот-вот, и я бы поступил точно так же. А она вместо этого остается в нашем городе, только, судя по всему, меняет имя, устраивается в школу простой училкой… непонятно это!
– Да, мне тоже непонятно… – протянул Митин. – Разве что она чего-то ждала или что-то искала… – Он вдруг оживился. – Знаешь, с кем нам надо об этом поговорить? С Валей Котовым! Он занимался делом Кренделя и может что-то знать!
Валентин Котов сразу согласился встретиться, как только Петушков сказал, что хочет поговорить о покойном Кренделе.
Встретились они у той же самой Ларисы.
Котов заказал себе тройной черный кофе без сахара и, как только Лариса отошла от столика, строго взглянул на напарников.
– Ну, и откуда такой интерес к покойнику?
– Все расскажем в свое время, – проговорил Петушков примирительно. – Но для начала напомни нам обстоятельства гибели Кренделя. Ты ведь этим занимался.
– Да что там напоминать… – Котов поморщился. – Прокололись мы тогда, серьезно прокололись…
Он замолчал: к столу вернулась Лариса с тремя чашками кофе. Котов пригубил свой напиток, лицо его просветлело от удовольствия, и он явно неохотно продолжил: