Человек для особых поручений

— Кхм. Даже не знаю, как просить вас о том… — начал я. — Видите ли, я сегодня, как вы заметили, очень поздно уехал из присутствия. Хотел было купить цветов, да как назло обнаружил, что лавки уж закрыты…

— Понятно. Можете дальше и не объяснять… Вы бы скорее за полночь цветы нашли, нежели после заката. Лавки у нас, где сии деликатные создания продают, по нынешнему времени года работают лишь от полудня, когда их привозят, и часов до трех-четырех, не более.

— Вот как? Странно… — протянул я.

— Да что уж тут странного? — Смольянина явно оседлала любимого конька, и мешать ей я не стану. Катком переедет, но вещать не перестанет… даже над могилой. По глазам видно. — Посудите сами, цветы, они ведь самые хрупкие создания, хранить их по такой погоде труд немалый. Перемерзают.

— А как же согревающие воздействия? — удивился я.

— Сразу видно, что вы с цветами не знаетесь, — вздохнула хозяйка. — У цветов, если говорить по-модному, структура очень уж нежная, диапазон ее крайне узок, а потому, ежели рядом есть какие сильные наговоры, оболочка цветка непременно диссонирует, а самый цветок при этом быстро увядает. Вот и греют цветочные лавки лишь свечами, а те, что побогаче, проводят водяное отопление, но уж непременно так, чтоб никаких воздействий и близко не было. Оттого-то и цветы так дороги к зиме выходят. Потому и мой сад, также отапливаемый, выращенный без всех этих модностей естествознания, считается одним из лучших в Европе.

— Вот так новости, — покачал я головой, но тут же усмехнулся. — А скажите, только честно, Заряна Святославна, ведь заговариваете все же цветочки-то? По-старому, а?

— О чем вы? — сделала непроницаемое лицо Смольянина, но тут же рассмеялась. — Догадались-таки, Виталий Родионович? Ну да, увиливать не стану. Разумеется, я им помогаю чем могу. Но вы уж, будьте любезны, молчите о том.

— Ну что вы, Заряна Святославна. Я буду нем как рыба… Если вы поделитесь со мной толикой той красоты из ваших цветников, что славится на всю Европу, — с самым серьезным видом кивнул я.

— А вам палец в рот не клади, ваше благородие! — со смешком констатировала хозяйка, поднимаясь с кресла. — Ну что ж. Договорились. Идемте выбирать ваш откуп?

— С превеликим удовольствием, — ответил я, поднимаясь следом.

Всю дорогу до обширных теплиц и даже во время похода по ним мне приходилось осторожно отбиваться от попыток Смольяниной разузнать, кому же предназначен будущий букет. Правда, в зимнем саду отделаться от допроса оказалось куда как проще. Я был искренне восхищен окружившим меня буйством красок и очарован странным сочетанием радующих летней зеленью, ароматами и яркими цветами теплиц со скупо подсвеченным небольшими светильниками хмурым ноябрьским садом, ощетинившимся голыми ветвями облетевших деревьев, что виднелся за огромными стеклами. А хозяйка была настолько довольна произведенным эффектом, что почти прекратила донимать меня расспросами.

После долгих и мучительных выборов я наконец остановился на изящных розах нежно-персикового цвета.

— М-да. Пожалуй, в следующем году нужно будет посадить еще пару таких кустов, — заключила Смольянина. — Вряд ли я, конечно, буду ими торговать, но судя по тому спросу, которым пользуются именно эти цветы, в противном случае я рискую остаться и вовсе ни с чем.

— А что? Кому-то они уже приглянулись? — поинтересовался я, наблюдая, как Заряна Святославна аккуратно срезает для меня бутоны.

— Вы, Виталий Родионович, уже второй человек, кто на этой седмице просит у меня эти розы.

— Так может, стоит подумать о торговле всерьез? — спросил я.

— Знаете, ваше благородие… День, когда я начну торговать цветами из этого сада, станет последним в моей жизни, — неожиданно резко ответила Смольянина. — Деньги, милейший мой Виталий Родионович, еще не все. Их можно заработать, найти, украсть, отнять в конце концов… А вот эти цветы, это… это сама жизнь, понимаете? Такая же маленькая, хрупкая и бессмысленная, но при этом невообразимо красивая. И я еще не пала так низко, чтобы торговать ею направо и налево.

— Извините, Заряна Святославна. — Я, честно говоря, был сильно сконфужен отповедью хозяйки дома…

— Ништо, Виталий Родионович. — Так же внезапно Смольянина смягчилась и начала бережно заворачивать цветы, перекладывая их соломой. — Это я должна у вас просить прощения. Вспыхнула, словно спичка. Давайте оставим это, с вашего позволения?

— Разумеется, — кивнул я. — Я вас прекрасно понимаю, уж извините, ляпнул не подумав. Нетрудно ведь догадаться, что для вашей школы такое отношение к живому противоестественно… Но вот взбрело в дурную голову. Простите неразумного.

— Полно вам, Виталий Родионович. Забудем о том, — улыбнулась Смольянина, протягивая мне бережно завернутые цветы. — Идите уж, восхищайте вашу ладушку.

— Как вы?.. — опешил я.

— Ох! Неужто угадала? — звонко рассмеялась Заряна Святославна. — Ну конечно, извозчика отпустили, куда ж в такую темень пешком-то идти? Ай я недогада. Но какова девка-то… а?! Огонь! Ну же, Виталий Родионович, полно вам смущаться. Сами проговорились, уж не обессудьте!