Человек эпохи Возрождения

— Как в детстве, во сне, когда падаешь, падаешь, летишь, и жутко, и обмираешь от страха, и никак не долетишь до дна, — объясняет Лора. Красиво поводит рукой. Кажется, она в последний раз тогда говорила с ним в полную силу, с отдачей.

В его жизнь уже входят рояль, Рафаэль. Сумеет ли он научиться играть?

— Я ведь не могу ответить, что нет, — отвечает Лора.

 

Просто, чересчур просто она оказалась в его постели, хотя между молодыми, свободными, физически привлекательными людьми и должно происходить все просто. — Ах, ему это важно? Тогда — конечно, пошли. — А ей? — И ей. Пожалуй, и ей. — Не надо вдаваться в мотивы, в некоторых отношениях женщины сложнее мужчин, это ему известно не только из книжек по психологии.

— Мы поедем с тобой в Норвегию?

— Может быть, да… — она проводит пальцем у него от подбородка — вниз, вниз, до солнечного сплетения, — а, может быть, нет. — О чем-то другом задумалась.

Лора встает, заворачивается в простыню, идет к роялю, в гостиную, трогает клавиши, голос пробует. Снизу контора, нет никого, сверху небо: можно играть сколько хочешь. Играть и петь.

— Откуда рояль?

Он занимается музыкой. Она что же, забыла?

— Ни слова, о друг мой, ни вздо-о-о-ха, мы будем с тобой молчаливы…

— Чего так грустно, Лорочка, Лора?

Теперь ее пение предназначено одному ему. Лора остановилась. Ни вздо-о-о-ха, —

поет она немножко по-другому, а потом еще как-то по-третьему. Нашла время позаниматься.

Не поехать ли им в Норвегию?

— Фьорды, гладкая поверхность воды… — Он гладит рояль. Возможно, белый был бы красивее. Белый, как Лорина кожа. Или красный — как ее волосы? Гладит рояль, гладит Лору. Он любит гладкое.

Хороший у него рояль, говорит Лора, очень. Творческая личность довольствуется инструментом пожиже. Что ответить? Только пожать плечами. Лора, по-видимому, считает несправедливым, что у творческой личности нет чего-то, что есть у него. Рояль — только вещь, не надо одушевлять рояль. Ей, к счастью, инструмент не нужен. Она сама — изумительный инструмент.

Значит, в Норвегию… А чего еще он хочет? — О, множество разных вещей! Поскорей научиться играть на рояле, дожать в ближайшее время Ветхий Завет. Каждый культурный человек должен иметь представление. Пусть теперь скажет она. Он ждет уклончиво-изящного ответа, но нет, все просто: ей надо выучиться петь. — Это ясно. — И еще… Еще ей хочется полноты… — Полноты? Непонятно. — Полноты отношений, всего… Пробиться к подлинной жизни. Объяснить понятней она не в силах. Из чего состоит его жизнь?

— Как у всех, — отвечает он, — из работы и отдыха. — Он много, очень много работает.

А ей, разумеется, он понимает, мужа надо иметь, детей, но он должен предупредить: дети его не особенно интересуют. Возможно, что-то изменится, но пока…

При разговоре о детях в его глазах возникает испуг, не оставшийся, как он видит, без Лориного внимания. — О, пусть он не беспокоится, сейчас, сию вот минуту, ничего такого, непоправимого, не случится. — Почему так брезгливо? Они ведь свободные люди.

Утром, почти одетая, Лора смотрит, как он застилает постель. Ровно-ровно, не оставляя складочек. Где он так научился, в армии? — Почему в армии? Он всегда любил…

Он стоит под душем: хорошо бы выйти, и — никого. Лора все-таки отнимает у него массу сил. Он знает, что будет делать: бросится на свежезастланную кровать, повспоминает ночь. Это желание, к его удивлению, сбывается: когда он выходит из душа, то Лоры нет. Ни слова, о друг мой… Ничего, ничего, вернется. Он превосходный любовник, объективно. Она вернется. Однако та ночь оказывается в истории их отношений пока единственной.

 

И вот теперь, в начале декабря, он стоит у окна, ворон больше нет, и перебирает свои неудачи.

Однажды попробовал выяснить, не мешает ли пению маленький рот. Ему всегда казалось, что певицам требуется большой рот, как пианистам — большие руки. И чего он, собственно, сказал плохого?

Еще спрашивал про кирпич.

— Вокалистки, по-твоему, все — идиотки? — Все, чего он добился.

Но сколько весит кирпич? Его помощник ответил.

— Вот и целуйся с помощником! — А сколько весит кирпич, не сказала.

Вот ведь досада, досадища. Все приставал к ней с расспросами про творческую личность, хороший ли тот любовник, и Лора, рассердившись, однажды ответила:

— Подходящий.

С конца ноября он стал пытаться отвыкнуть от Лоры, как люди бросают курить. Кроме нескольких срывов — в духе пусть он позвонит мне, только наоборот, — все протекало гладко, они уже две недели не разговаривали. Рана подернулась нежной тканью, но сегодня, когда Рафаэль ушел вниз и ему почти удалось договориться с банком — Виктор за несговорчивость прозвал этот банк Мастурбанком, — так вот, когда он собрался было уже заняться с Евгением Львовичем, позвонила Лора, и снова все осложнилось.

Ей нужно с ним повидаться. Интонации цвета хаки. Артистка. И вместо того чтоб сказать, что не хочет он больше видаться, ни видаться не хочет, ни разговаривать, он произносит как можно более равнодушно: