Человек и его тень

Это произошло на совместном митинге двух больших группировок цзаофаней, собранном для критики «каппутиста» Цао. Уже до начала митинга я знал, что Перышко Чеснока специально искал дядюшку Ши, чтобы привлечь его к участию в митинге. В первой половине 1966 года отдел образования потребовал от руководства школы досрочно отправить на пенсию некоторых учителей: мужчин старше пятидесяти пяти, женщин старше пятидесяти лет, чтобы потом, без дополнительных ставок, взять на работу новых людей. К этому времени Ши перевалило за пятьдесят пять, но по вопросу его ухода на пенсию в руководстве школы возникли разногласия: большинство считало, что его надо немедленно проводить на пенсию и дать, таким образом, школе возможность принять нового рабочего, а старина Цао и еще кое-кто возражали против этого, говоря, что Ши человек одинокий, считает школу своей семьей и даже если проводить его на пенсию, он не перестанет выполнять свою дворницкую работу, которой занят вот уже несколько десятков лет, но зато его доходы сразу уменьшатся на сорок процентов в месяц. Зарплата у него и сейчас невелика, а после ухода на пенсию его жизнь станет еще более трудной… В конце концов обе стороны пришли к компромиссному решению: Ши пенсию оформить, но просить отдел образования сохранить ему прежнюю зарплату. После многих хлопот и переговоров Цао план этот был осуществлен. И вот Перышко Чеснока с компанией разыскали Ши и предупредили его, что такие действия Цао они квалифицируют как «экономическое разложение» рабочего класса в целях «подкупа человеческих душ и парализации их воли к борьбе, оказывающее тем самым помощь оголтелой ревизионистской линии в области образования». Рассказывали, кто когда Перышко Чеснока подговаривал дядюшку Ши выступить на «митинге критики и обличения» Цао, тот только отмалчивался. Перышко Чеснока со своими дружками не раз и не два пытались втолковать ему политическую установку:

— Что касается того, сколько денег в месяц будут тебе платить, то ты получишь ровно столько, сколько положено, и не надо бояться, что если ты выступишь с обвинениями против Цао, то в следующем месяце тебе заплатят только шестьдесят процентов. Все, что мы делаем, мы делаем не ради денег, а ради критики каппутиста.

Долго они всячески увещевали его, и Ши наконец кивнул:

— Хорошо, скажу, если надо!

Этот митинг критики и обличения по масштабу был довольно-таки крупным. Поскольку же каждый был обязан критиковать «ревизионистскую линию в области образования», пригласили также и жителей окрестных улиц. Народу на спортплощадке собралось тьма-тьмущая. На подмостках в две шеренги, наискосок друг против друга, стояли «черные боевики группировки, идущей по капиталистическому пути». На шее у каждого висела черная табличка. Согнувшиеся в поклоне, они как бы обрамляли место, с которого будут произноситься обличения. Старину же Цао поставили в самой середине, на шее у него висел здоровенный диск от спортивной штанги… В выступлениях, приготовленных Перышком Чеснока и его компанией, дядюшка Ши вовсе не играл роль «тяжелой артиллерии». Просто, выведя его на подмостки, им хотелось показать «революционным массам», сидевшим прямо на земле площадки, что если уж такой молчун, как Ши Ихай, поднялся и выступил против Цао, то уж тут и сомнений не остается в каппутизме школьного парторга.

Разоблачения длились долго, и все уже изрядно устали, когда наконец Перышко Чеснока объявил визгливым голосом:

— Теперь слово предоставляется товарищу Ши Ихаю.

Непонятно почему сердце у меня засаднило.

Не спеша, своей обычной раскачивающейся походкой дядюшка Ши подошел к мегафону и посмотрел на собравшихся. Лицо его по-прежнему ничего не выражало. Некоторое время он по привычке помолчал, а потом спокойно, совсем по-домашнему, сказал:

— Коммунистическая партия меня никогда не обижала!

Толпа растерянно загудела, а вслед за этим произошло нечто такое, что потрясло всех. По-прежнему не спеша, Ши подошел к Цао и у всех на глазах снял с него диск. Потом, обернувшись к Перышку Чеснока и его приятелям, спокойно сказал:

— Чем обидела вас коммунистическая партия? Стоит разве применять такую жестокую пытку?

Сказав это, он осторожно опустил металлический диск на подмостки и как ни в чем не бывало сошел вниз.

Вокруг подмостков сначала воцарилась такая тишина, что никто даже не смел кашлянуть, потом прокатился гул. Несколько заправил бунтарей, руководивших митингом, начали бесноваться. Мнения у них разошлись, среди них были такие, кто хотел бы незамедлительно вытащить на подмостки дядюшку Ши и заняться заодно обличением и его, другие же, видимо, смекнули, что такие действия вряд ли сейчас пойдут им на пользу… Перышко Чеснока был изворотлив. Он ухватил мегафон за раструб и крикнул:

— Такое поведение Ши Ихая мы должны… еще изучить! Оно свидетельствует о том, что монархисты вконец разложили его! Мы надеемся, что Ши Ихай сам остановится на краю пропасти. Если же он и дальше будет отстаивать реакционную позицию, все последствия лягут на него! И пусть не говорит он потом, что его не предупреждали!