Человек идет в гору

Наташа не успела поблагодарить ее.

^ От молочно-белой эмульсии, в которой купался

резец, тянуло чем-то одуряюще приятным, стружка

сбегала ровной и тонкой змейкой.

— Наташа!—услышала она звонкий голос. — Я вас

еле докричался.

Наташа повернула голову. К ней подходил невысокий

паренек в темносинем чистеньком комбинезоне, из

бокового кармана которого выглядывал хорошо

отполированный штангенциркуль. У него были светлые, как лен,

волосы. Большие, широко расставленные серые глаза

глядели весело и доверчиво.

— Давайте познакомимся,—сказал он, густр

покраснев, и протянул ей руку. — Зайцев. Но все зовут

меня просто Яшей.

Отвечая ему, она невольно улыбнулась: это мягкое

имя удивительно подходило к его облику.

— Во-первых, поздравляю вас, Наташа, с первым

днем самостоятельной работы. В старину в такой день

токарь напивался до чортиков!

— Спасибо. Значит, вы предлагаете мне проделать

1го же самое? — ответила Наташа, следя глазами за

резцом.

— Нет! Что вы! Но это событие надо отметить чем-

Tg .таким, что запомнилось бы надолго...

262

— А-а... И поэтому вы решили со мной

познакомиться? — сказала Наташа. Зайцев смутился.

— Ох, Наташа, у вас язык, оказывается, острее

резца... Ну, работайте, не буду мешать.

— Постойте! Вы вначале сказали «во-первых», а что

же «во-вторых»?

— Да! — вспомнил Зайцев. — Сегодня вечером мы

собираем драматический кр>ужок. Будем распределять

роли. Пьеса Бориса Лавренева «За тех, кто в море».

Хотите принять участие?

— Приду! — ответила Наташа, вся просияв: сцена

была ее увлечением...

Резец вдруг неприятно заскрежетал, стружка

потемнела и начала рваться, во все стороны летели острые

кусочки раскаленного металла.

Наташа остановила станок, вынула «севший» резец.

Она открыла инструментальный ящик: запасные резвд

заточены не были. .

«Надо затачивать резцы после смены, чтобы в

рабочее время не отвлекаться...» — подумала Наташа,

вздохнув, и пошла к точилу...

Перед гудком на обед Глеб выключил свой станок.

Наташа затачивала резец. Золотые искры густым

фоитаном окутывали ее стройную фигуру.

Глеб подошел сзади, мягко тронул за локоть:

— Наташа! Дай-ка я...

Она оглянулась. Искры погасли, упав к ее ногам.

— Я уж как-нибудь сама!

— Будет тебе, Наташенька, сердиться...

Она округлила в гневе глаза и каким-то чужим

голосом бросила:

— Ступай к той... с сережками... и маникюром...

Подточи ей когти!..

Она отвернулась и склонилась к точилу. Широкие

снопы искр с яростным шипеньем вырвались из-под

резца, отсекая ее от Глеба. Он крепко стиетул зубы и молча

пошел прочь.

Наташа услышала, как вдогонку ему кто-то

насмешливо бросил:

— Знаменитый ас! Покоритель воздушных

просторов!

Она поглядела в сторону говорившего.

Два паренька, Павка Семенов и Ильзар Шахмаев,

263

оба чумазые и злые, стояли у тачек с поковками, уперев

руки в бока и провожая Глеба ехидными взглядами. «Не

любят его в бригаде. Я уже не первый раз замечаю...

Отчего же? Завидуют, должно быть...» — подумала

Наташа и, хоть клокотала в ней обида на Глеба, с

неодобрением взглянула на завистников...

Когда Глеб вышел из конторки, в глубине цеха,

окутанная крутыми волнами искр, все еще стояла у

наждака Наташа.

«Ну и характер... Кремень!»

Пьесу читал народный артист республики Петр

Иванович Головин. Слушая его не по возрасту чистый и

звонкий голос, Наташа вспоминала некоторые из

сыгранных им ролей.

• Дергачев из «Последней жертвы». Сморщенное лицо

с длинными, отвисающими бакенбардами, в глазах —

вечный страх перед жизнью, в белых, бескровных руках

судорожно зажата тросточка.

Или Хлестаков. Невзрачный человек сидит на стуле,

закинув ногу за ноту. В одной руке он держит рюмку с

вином, а другая все время находится в движении.

Хлестаков врет.

А вот Тихой из пьесы «Хлеб наш насущный». Пьяная

добродушная речь, широкие, но неверные движения,

разухабистая песенка:

Вся душа моя полна тобою,

Вся душа-а моя горит!

Всякий раз, когда Наташа смотрела в театре

Головина, он обогащал ее новыми красками, и она долго

потом помнила его интонации, характерные движения,

выражение лица.

— Как хорошо, что руководитель — Петр

Иванович! — шепнула Наташа своей подруге Зое Рыбалко.

За большим круглым столом читального зала клуба

уместились все члены драматического кружка. Наташа

встретила здесь нескольких ребят и девчат из своего

цеха.

По правую руку от Петра Ивановича сидели

токари— муж и жена Стрелковы, оба высокие, статные, как

два молодых тополя. На работу и домой они всегда шли

261

взявшись за руки, и тогда они были похожи на больших

дружных детей.

Шутники дружески подтрунивали над молодоженами,

называя их «бригадой влюбленных», но старики с

уважением говорили:

— Красиво живут! По-настоящему. Не так, как мы

жили.

Они вдвоем выполняли задание, которое обычно

давалось бригаде из четырех токарей.

Слева в новеньком черном костюме сидел Яша

Зайцев. Наташа несколько раз встречалась с ним взглядом;

он краснел, опускал глаза и принимался что-то

старательно записывать на листке бумаги.

Уже кончалась читка пьесы, когда пришли Глеб и

Павлин Точка.

— Ого! Настоящая Тегеранская

конференция!—воскликнул Павлин, но, увидав Головина, осекся и виновато

умолк.

У Наташи запылали щеки. Злясь на свое неуместное

волнение, она закрыла их руками.