Человек идет в гору

— Прекрасно! Перейдем к распределению ролей, — сказал Петр Иванович, потирая руки. — Момент очень ответственный. Я знаю одного актера, страдающего пороком сердца. И вот он говорит, что эту неприятную болезнь он прихватил именно при распределении ролей.

Итак, Харитонов — капитан второго ранга, командир дивизиона морских охотников, сорок лет. Кто желает попробовать свои силы?

Никита Стрелков поднял руку. В ту же минуту кто-то в шутку спросил:

— А в пьесе нет роли жены Харитонова?

Все засмеялись.

— Жены? — удивился вопросу руководитель. — Жены нет. Есть мать Харитонова, шестидесяти двух лет.

— Ну так запишите меня! — торопливо попросила Шура Стрелкова.

Снова раздался дружный смех. Петр Иванович записывал, не понимая причины смеха.

Капитан-лейтенанта Боровского вызвался играть Глеб.

Когда подошел черед роли старшего лейтенанта Рекало, два человека одновременно извлекли из-под стола гитары и высоко подняли их в воздух. То были Яша Зайцев и контролер ОТК второго механического цеха Сережа Поздняков.

— Придется вам сразу устроить испытание, — улыбнулся Головин. — Ну-ка, товарищ Зайцев, спойте нам первый куплет на мотив «Славное море…»

Яша провел рукой по струнам и запел:

Чортово море — штормовый котел,Бурь и туманов бездонная бочка.Штурман, зри в оба, куда б ты ни шел, —Чуть зазеваешься… точка!

Яша пел превосходно. В переливах его голоса, в неожиданных паузах сверкали безудержная удаль и веселье.

— Пусть поет дальше!

— Яша! Еще! — закричали вокруг. Яша мягко улыбнулся, тихонько тронул струны и запел:

Песня, чайкою летиНа знакомые пути,Да к земле родимой —Под окно к любимой.Эх, раз, да про насЗаводи, струна, рассказ.

Яша вскинул голову, бесстрашно посмотрел в глаза Наташе и продолжал петь, не отрывая отчаянного взгляда:

Налетел девятый вал,Буря ведьмой злится…Тот, кто в море побывал,Смерти не боится!Эх! раз! Еще раз!Еще много, много раз!

Все громко зааплодировали. Сережа отказался от соревнования с Яковом.

— Сдаюсь, — сказал он нахмурившись и спрятал свою гитару под стол.

— Без боя? — спросил Петр Иванович.

— Без боя. И прошу дать мне другую роль. Контр-адмирала, что ли. Ему, кажется, петь не положено.

— Контр-адмирала в пьесе нет, а вот старшину второй статьи можно предложить.

— Ладно, — покорно согласился Сережа.

Потом Петр Иванович пригласил Наташу прочитать несколько выдержек из роли актрисы Гореловой, а Глеба — из роли Боровского.

Наташа сначала избегала глядеть в глаза Глебу, но войдя в роль, она, негодуя и с трудом сдерживая себя, бросала отрывистые слова прямо ему в лицо:

— …Я же позволила тебе уверять меня в вечной любви… Но если не хочешь… Мне осталось немного сказать… Постараюсь забыть тебя, как дурной сон. Живи! Успевай! Не хочу быть пятном на твоем безупречном кителе! Но на прощанье прими дружеский совет… Ты потерял душу. Постарайся найти ее. Без души человек слепнет и может разбиться… А теперь уходи!

Глеб сделал едва заметное движение к Наташе:

— Лена!

Но Наташа подняла руку:

— Нет! Молчи! Уходи… Уходи!

И вдруг Глеб и Наташа одновременно прыснули.

Эта сцена напомнила им сегодняшний их разговор у точильного круга.

Петр Иванович с недоумением пожал плечами: «С ролью, пожалуй, справятся. Но часто смеются там, где вовсе не смешно… Молодость!»

* * *

Николай Петрович вернулся с заседания парткома во втором часу ночи. Анна проснулась и молча следила за мужем, который, не зажигая света, сидел у стола, сутулясь и тяжело дыша.

— Коля, возьми на балконе мясо, — произнесла она, наконец.

— Не хочу.

— Выпей чаю, я налила его в термос.

— Не надо… Ничего мне не надо!

Анна присела на кровати. Мягкий лунный свет вырвал из темноты нахмуренное, усталое лицо Николая:

— Опять был петушиный бой? И тебя, видно, исклевали больше всех?

— Ты понимаешь, — глухо начал Николай Петрович, — после войны некоторых людей на заводе словно бы подменили.

— Кого именно?

— Директора взять. Симпатичный человек. Крепкий работник. А сейчас у него пошли такие наполеоновские замашки! Все норовит делать сам! Вызовет какого-нибудь конструктора и скажет: сделай, голубь, то-то и то-то, а я — главный конструктор — об этом ничего, не знаю. Потом выясняется, что решение было принято неправильное, и директор укоряет меня на совещаниях. Я пожаловался Гусеву. «Уйми, говорю, Семена Павловича, к добру не приведет его партизанщина». Знаешь, что он мне ответил? «Вы, говорит, — оба члены парткома, инженеры, руководители, в состоянии разобраться сами».

— Мне кажется, Гусев прав, — сказала Анна.

— Внешне так, но вся беда в том, что Гусев не хочет заниматься производственными делами. И упускает главное. Сейчас самый решающий участок — технология. А ею руководит человек с рыбьей кровью.

— Ты о Сладковском?