Человек идет в гору

— С молодыми работать хорошо, — засмеялся Булатов, — сам молодеешь.

— Хорошо! — подтвердил Мишин.

— Как думаете шагать дальше? — внимательно щурясь, спросил Булатов.

— Широко шагать, Камиль Хасанович. К мелкому шагу непривычны. Сейчас готовим первую серию. Пока еще учимся работать по графику, а скоро объявим график непреложным законом.

— Правильно. Над этим партийной организации надо работать теперь денно и нощно. График!

У крайнего голубого, как весеннее небо, комбайна стоял на стремянке Ибрагимов, выводя аккуратными красными буквами прямо на капоте бункера: «Товарищи! Повысим напряжение в труде. Дадим в ноябре первую серию!»

— Вот каким лозунгом надо заменить на щите ту, поздравительную, телеграмму министра, — сказал Булатов Гусеву и, повернувшись к Ибрагимову, спросил:

— А зачем вы, молодой человек, пишете прямо на комбайне?

Ибрагимов не без испуга взглянул на секретаря обкома, потом в его черных глубоких глазах сверкнула лукавая уверенность.

— Нагляднее. А потом, пусть колхозники знают, что нелегко нам дались эти самоходы. Напористее работать будут!

— Верно, — улыбнулся Булатов. — Ну, а у вас все работают напористо?

— Какое там! — тряхнул кистью Ибрагимов. — Отдел снабжения взять. Первую половину месяца у них сырой воды не допросишься. Зачем ни придешь — нету, ожидаем поступления. Либо пачку телеграмм покажут: вот, дескать, все меры нами приняты, — не шлют. Но ведь телеграммы на комбайн не поставишь. А в последних числах, когда «дожимается» программа, Миловзоров и его братия достанут вам все, что хотите. Вот до чего противный народ эти миловзоровцы, глаза бы на них не смотрели!

Булатов долго беседовал с Ибрагимовым.

* * *

Прения были жаркие.

Чардынцев видел, как рдело острое лицо секретаря: коммунисты резко критиковали партийный комитет и больше всего — Гусева.

В президиуме сидел Булатов, внимательно слушая каждого оратора. Он весь день провел на заводе — беседовал с рабочими, инженерами и даже, к удивлению многих, добрый час провел в бухгалтерии.

В выступлениях делегатов партийной конференции часто упоминалась фамилия Чардынцева. Люди приводили его в пример, хвалили за страстность, напористость, умение «зажечь в человеке огонек».

Чардынцев встретился взглядом с Мишиным. Улыбчивые глаза директора, казалось, говорили: «Поздравляю, Алексей! Оценили тебя коммунисты. А нас с Гусевым ругают. И поделом!»

На трибуне стоял Бакшанов.. Волнистая прядь чуба закрывала половину лба. Широко расставленные карие глаза смотрели с непримиримой упрямостью. «Горяч», — молчаливо заметил себе Чардынцев.

— Доклад товарища Гусева был неторопливый, спокойный, уравновешенный… Такой… что и не хочешь спать, а уснешь. А нам ли до спокойствия, нам ли до безмятежного сна сейчас, товарищи?

Мы дали первый комбайн, а теперь на повестке дня — серия! Серия! — повторил он, выбросив вверх увесистый кулак. — А все ли знают, что это значит? Это значит — долой штурмовщину, долой кустарщину из всех отделов и цехов! — Бакшанов круто повернул голову к президиуму. — У меня вопрос к хозяйственному и партийному руководству завода: сколько вы еще собираетесь терпеть на посту главного технолога Сладковского?

— Говорят, вы хотите его выжить? — бросил реплику Гусев, будто загораживаясь ею от негодующего вопроса Николая Петровича. Бакшанов глядел на Гусева с нарастающим негодованием.

— Да! И не только я, а и весь отдел.

— Весь завод! — крикнул кто-то из делегатов.

— Но он пользуется, — продолжал Бакшанов, — бог знает за какие заслуги вашей охранной грамотой. Вы ослеплены его дутым авторитетом. А он губит дело!

— Вы хотите поставить своего любимца Рубцова главным технологом! — выведенный из себя, с запальчивостью бросил Гусев и поглядел на делегатов, ожидая спасительного смеха, но никто не смеялся.

Николай Петрович помолчал. Густой темный чуб подчеркивал внезапную бледность его лица.

— Это не ново, — сказал он тихо. — Это нашептал вам Сладковский.

Бакшанов вдруг повысил голос, в котором слышались гнев, обида и твердая, непоколебимая уверенность в своей правоте. — А я скажу громко и здесь, в присутствии всех, не боясь, что меня обвинят в нескромности. — Да! Я хочу, чтобы Рубцов стал главным технологом! Потому, что не могу видеть, как болтается в ногах Сладковский, мешая двигаться. Потому, что Рубцов — талантливый инженер!

Делегаты конференции гулко захлопали в ладоши, потом зашумели разными голосами, и председатель не решился взяться за звонок.

— Правильно, Бакшанов!

— Какую деталь ни возьми, — оснастки нет!

— Заявки целый месяц лежат на столе у Сладковского, дожидаясь резолюции!

Булатов пригнулся к Мишину:

— Глас народа — глас божий.

На красных, словно бы раскаленных, щеках Мишина бугрились желваки.

— Долго возились мы с главным технологом. Поправку делегатов принимаю, Камиль Хасанович, — сказал он твердо.

Улыбка Булатова стала шире и светлее:

— Ну-ну, — мотай на ус.