Человек из Преисподней. Джунгли

– Вода! Вода, Серега! Вода! – завопило в наушнике. Сотников встрепенулся, выныривая из омута мыслей – впереди, в луче бледного света, между ребрами тюбинга серебрилась небольшая лужица.

Потом они сидели в соседней нише – и пили чай. Горячий. С сахаром. В плитке еще оставался какой-то минимальный процент заряда – и они решили, что именно сейчас и стоит его потратить. Норма воды последние четыре дня – двести грамм на день. Организм, конечно, с этим был категорически не согласен и теперь восполнял объемы. Выпить горячего, согреться! И они пили. И отдувались, утирая выступающий на лбу горячий пот. И переглядывались. И перемигивались весело – теперь-то дорога шустрее пойдет!.. И смерть, которая все эти дни кружила рядом – то приближаясь и недобро глядя провалами глазниц, а то снова отдаляясь, но не уходя совсем – снова проклинала их, бессильно выглядывая из черных углов, звеня косой о бетон и громыхая старыми костями. Опять обманули безносую. А выкуси-ка. Не на тех напала.

Они набрались до самых бровей – по крайней мере Серега чувствовал, что у него плещется уже где-то под кадыком, и стоит чуть надавить на живот, как полезет наружу – и снова зашагали дальше. Кипяток дал телу тепло, остатки сахара дали силы – и двигаться стало гораздо легче. И уже не отставал Знайка, и даже ветер, который раньше воспринимался как холодный, пронизывающий до самых костей, теперь казался просто прохладным сквознячком.

– Скоро начнется самое интересное, – энергично работая костылем, говорил Илья. – Скоро, Серег. Я как подумаю – у меня поджилочки трясутся. Скоро мы все увидим…

– Думаешь, можно там жить?

– Я не верю Программатору. Да и странно, если б иначе… Воздух там есть. Ветер же. А если воздух – значит можно. Наврал нам старый хрен. Я вообще думаю, что все, о чем он говорил – Территория, Ди-Эм-Ай, объект «Москва» – все там. На поверхности.

– И Орден.

– И Орден, – поддакнул Илья. – Всё никак Центуриона забыть не можешь?

Забудешь тут. Шибануло тогда – как рельсой по голове. Серега ни на секунду не допускал, что Марк может оказаться предателем – слишком уж силен был его авторитет и слишком много сделал он для Дома. Но тогда вытанцовывалось нечто совершенно мерзкое… Дом считал, что кадавры – это человеческие организмы, выведенные машинами искусственно. Закон охоты требовал снятия отпечатков с каждого уничтоженного организма – и это требование исполнялось. По возможности, конечно. До сей поры отпечатки не бились с базами, и люди были спокойны. Но преисподняя подсунула очередную чертовщину. Неужели кадавром можно сделать любого? Как бы ни был предан ты своему делу и своей Родине, какие бы идеалы ни воспринял – неужели существовали технологии, которые запросто могли всё перечеркнуть? Стереть из памяти? Неужели этот Орден и этот Монарх, о котором шептали кадавры, так сильны? Вскрыли череп, почистили мозги, зашили – и все, совсем другой человек. Но тогда и Сова?.. Тогда и – отец?!.. И это уже было выше его сил.

Но Центурион дал не только эти страшные догадки. Он дал и разгадку. Пусть и совсем другого толка. Теперь – после Центуриона, после того, что выцарапал он из Ильи, после конгломерата информации, которую мелкий влил в него на одном из привалов – он совсем по-другому видел последний бой обоймы. Та скорость, с которой работали бойцы десятой моунтанской – это была скорость ПСО. Скорость «Букета». Очередной финт в исполнении преисподней – в последнем бою паутина свела их со своими. С бойцами ПСО, переломанными в кадавров.