По мере того, как Уолден больше узнавал о Германии, ее промышленности, администрации, армии и природных ресурсах, он все яснее понимал, что у той есть все шансы стать вместо Британии самой сильной страной в мире. Лично его мало волновало, была ли Британия первой, второй или даже девятой, лишь бы она была свободной. Он любил Англию. Гордился своей страной. Ее промышленность давала работу миллионам, а ее демократия служила примером остальному миру. Граждане ее становились все образованнее, и как следствие, все больше людей получало право голоса. Даже женщины, рано или поздно, получат его, в особенности, если перестанут бить окна. Он любил ее поля и холмы, оперу и мюзик-холл, яркое неистовство столицы и медленный, спокойный ход сельской жизни. Гордился ее изобретателями, драматургами, предпринимателями и ремесленниками. Англия была чертовски превосходная страна, и никаким тупоголовым пруссакам не удастся погубить ее: он, Уолден, этого не допустит.
Но его все время беспокоила мысль, а в состоянии ли он не допустить этого. Он задумался, достаточно ли хорошо он понимал современную Англию с ее анархистами и суфражистками, с ее правительством, возглавляемым такими смутьянами, как Черчилль и Ллойд-Джордж, подрываемую усилившейся лейбористской партией и все крепнущими профсоюзами. Во главе страны по-прежнему стояли люди из круга Уолдена: жены составляли высший свет, а мужья – касту сильных мира сего, но страной уже нельзя было управлять по-старому. Иногда Уолдена охватывало ужасно гнетущее чувство, будто буквально все выходит из-под контроля.
Вошла Шарлотта, напомнив ему, что в настоящее время, видимо, не только политика начала ускользать от его хватки. На дочери все еще было платье для чая. Уолден сказал:
– Нам скоро уходить.
– Я бы хотела остаться дома, – проговорила она. – У меня немного разболелась голова. – Если сейчас же не предупредить повариху, то у тебя не будет горячего ужина.
– Мне он и не понадобится. Я лишь перекушу у себя в комнате.
– Ты слишком бледна. Выпей стаканчик шерри, это прибавит тебе аппетита.
– Хорошо.
Она села, и он налил ей шерри. Передавая стаканчик, он сказал ей:
– У Энни теперь есть работа и дом.
– Я рада, – холодно ответила она.
Он набрал в легкие побольше воздуха.
– Должен сказать, что в том деле я был не прав.
– О! – изумленно протянула Шарлотта.
«Разве это такая редкость, что я признаюсь в своих ошибках?» – удивился он про себя. И продолжил:
– Конечно, я не знал, что ее... молодой человек сбежал в моряки, а ей было стыдно возвращаться к матери. Но мне следовало бы все выяснить. Как ты совершенно справедливо заметила, я в ответе за эту девушку.
Ничего не говоря, Шарлотта села рядом с ним на диван и взяла его руку. Это растрогало его. Он сказал:
– У тебя доброе сердце, и надеюсь, оно всегда останется таким. Позволено ли мне будет надеяться, что в дальнейшем ты научишься выражать свои благородные чувства немного более... сдержанно?
Она посмотрела ему в глаза:
– Я постараюсь, папа.
– Я часто задумывался, а не слишком ли мы тебя оберегаем? О, разумеется, в вопросах воспитания главной была твоя мама, но должен сказать, что я почти всегда с ней соглашался. Некоторые люди считают, что детей не следует оберегать от того, что называется правдой жизни, но таких людей немного, и они весьма грубые натуры.
Некоторое время они молчали. Как это обычно водилось. Лидия ужасно долго одевалась к ужину. Уолдену еще многое хотелось сказать Шарлотте, но он боялся, что ему не хватит решимости. В уме он перебрал множество вступлений, но все они лишь усугубляли неловкость Тихая и спокойная, дочь сидела рядом с ним, а он в это время думал, догадывалась ли она, какие мысли его сейчас обуревали.
В любую минуту могла войти Лидия «Теперь или никогда», – решил он. Откашлявшись, он начал.
– Ты выйдешь замуж за порядочного человека и вместе с ним узнаешь о всяких таких вещах, которые сейчас тебе не совсем понятны и, вероятно, вызывают беспокойство.
«Возможно, этого достаточно, – подумал он, – на этом и следует закончить и далее не распространяться». Смелее же.
– Но есть одна вещь, о которой тебе надо знать заранее. Вообще-то, об этом тебе должна бы рассказать твоя мать, но мне почему-то думается, что она этого не сделает, так что придется мне.
Чтобы чем-то занять свои руки, он зажег сигару. Отступать уже было поздно. Он лишь надеялся, что вдруг войдет Лидия и положит конец этому разговору, но ее все не было.