Человек из шкафа

Алексеев. Денег побольше… Дайте нам сдохнуть спокойно! Что я могу? Ко мне в квартиру врываются бандиты, все рушат, избивают меня, унижают – куда я пойду? И это что? Каким словом это назвать? Хамы нас убивают и плакать не велят. Велят радоваться. Вокруг хамы – сверху, снизу. Сверху! Хам всегда сверху оказывается. Пока ты живешь, он по головам наверх лезет. Хамы. Присвоили себе мир. Да кто они такие?! Почему? Сдохнуть у них перед глазами – пускай посмотрят. Пусть их перекорежит!

Старик хватается внезапно за сердце и падает.

Алексеев(подхватывая его). Ну, что… что с тобой такое?

Старик

. Плохо мне, Ваня.

Алексеев. Опять за старое? Снова дурака валяешь, да? Я на эту удочку второй раз не попадусь.

Старик. Нет-нет, я… Сердце что-то.

Алексеев. Давай на диван… Вот так, аккуратно.

Тащит старика, усаживает его на диван.

Старик

. Плохо, мне, Ваня. Страшно жить. Устыдил ты меня.

Алексеев. Да что ты, ей-Богу! Это ведь я не тебе, ты-то при чем?

Старик. Молчи, Ванечка, молчи, не перебивай. Сердце у меня. Больно мне говорить, больно спорить. Больно глядеть на эту жизнь. Я бы себе простил, если бы один я. Но за что – другие? Господи, как мы живем, как страшно живем. Жалкие мы… Всех мы боимся, каждому кланяемся. И от своего-то готовы отказаться… Живем, как птицы в воздухе, нет нас тут, не смеем и на ветку сесть, придет кто-то с недовольным лицом – и сгонит нас. И нигде света не видно.

Алексеев. Ну, старик, ну чего ты! Ну, забудь про все, плюнь, мы вот еще как проживем. Отнимем твою квартиру! А не отнимем – так и ничего, живи в моей – разве нам тут плохо?

Старик. Хороший ты человек. Это главное. А про хамов – ты забудь про них. Нет их. И этих, что квартиру у меня украли – тоже нет. Мираж это все, пустыня, небылица. Не думай из-за них умереть, не думай умереть им в лицо. Не стоят они все того, чтобы самый последний из нас умирал. Пальца нашего они не стоят. Вечной жизни нашей, которая у нас в каждой секунде – а у них нет и в тысяче лет – не стоят они. А мы – мы не умрем, так и знай. Мы всегда с тобой…

Алексеев

. Ну, конечно. Конечно, старик, о чем разговор! Мы с тобой еще поживем, мы с тобой…

Старик, захрипев, падает с дивана, Алексеев подхватывает его и кладет на диван.

Алексеев. Дед, ты что? Ты что выдумал? Не смей, ты слышишь! Я… Я запрещаю тебе! Запрещаю, понял!

Начинает делать искусственное дыхание. Прерывается, слушает пульс, снова делает искусственное дыхание.

Алексеев. Дыши, слышишь! Дыши! Вот только попробуй… Только попробуй у меня! Живи, я тебе говорю!

Слушает пульс. Рука безжизненно падает у него из рук.

Алексеев. Да что же это…

Стоит над ним на коленях, склонивши лицо, словно ощупывает его глазами. Потом утыкается головой в безжизненное плечо.

Становится темно. Постепенно загорается слабый, неверный, словно бы от свечи свет, который идет то ли от стоящей на полу настольной лампы, то ли прямо из-под пола. На диване лежит мертвый старик. Алексеев сидит в самом дальнем и темном углу на стуле, его сразу не заметно. Сидит скорчившись, как будто под грузом огромной тяжести.

В коридоре слышны шаги. Звонок в дверь. Алексеев сидит неподвижно. Звонок повторяется. Потом еще и еще раз. Шаги удаляются. Чудится, словно какие-то синие огни плывут в комнате, какие-то испарения поднимаются от мертвого тела.

Звонок. Еще один. Звонки идут один за одним. В темноте страшны их методичные переливы. Уже невозможно их терпеть, уже кажется, что сейчас и сам мертвый старик поднимется и пойдет открывать дверь, уже как будто он и поднимается, как вдруг звонки стихают и снова устанавливается оглушающая тишина.