Человек из-за Полярного круга

— Назначьте вместо меня кого сами считаете. А я полетел. — И, уже держась за скобку, обернулся: — По мне, так можно Михаила Логинова ставить, — и провалился в дверь.

И пока слышался скрип снега под шагами бригадира, парни молчали. Все так неожиданно. Первухина они уважали, жалели его, немолодого и такого неустроенного.

— Теперь уж не мальчик, а муж, Михаил. Быть ему бригадиром, — прервал молчание Пензев.

Позвали Шаврова. Григорий Григорьевич сел с краю на лавку, снял шапку, в черных его волосах словно метель закрутила, навертела снежных завитков. Черное, побитое оспой лицо было спокойно, а под хищным носом иссиня-черные губы, казалось, застыли в усмешке. Глаза Шаврова, как всегда, были спокойные и тихие. Много лет он работал и жил на северных стройках. Жил всегда в палатке, даже не имел своей собственной ложки и питался в «котле» или в столовой.

Пензев, по своему обыкновению, протиснулся на круг, на середину будки. Он считал, что оратора должны все видеть.

— А что, Логинов подходит: и мастеровой, и другую возьмите деталь — не взбалмошный, все у него по уму. Так я говорю, дядя Коля?

— То, что парень с мозгой, — это верно, — поддержал Спиридонов. — И характер имеет, а это о многом говорит. Хотите Михаила Логинова — пусть будет Логинов. — Григорий Григорьевич еще послушал, потом встал и ушел.

— Ну что, бугор, с тебя мешок «гамыры». Раньше по три дня на масленице гуляли, не токмо на свадьбе. Ты давай, бугор, не жмись, ставь… Ну какая сегодня работа…

Михаил, по правде сказать, не ожидал, что день так круто повернется, и теперь не знал, как и поступить. Или увести бригаду опохмелиться, или ждать, как само собой сложится. Узнает про похмел старшой — не похвалит. Нет, с похмела начинать не годится, а с другого конца — ну какие, действительно, из них работники? Пока воду пьешь — полегче, а потом еще хуже — наизнанку выворачивает. Если бы сейчас ковшик на троих, может быть, и на поправку пошло.

— Оно, конечно, — сказал Михаил, — клин клином вышибают. Но и завтра все сначала. Еще хуже печь будет, сколько ни опохмеляйся — нет молодца, который бы поборол винцо. По мне так: лучше, парни, кувалдой помахать, смотришь, оно отпустит. Вон сколько пластин рубить…

— Ты что-то, бугор, не в жилу попадаешь, — насупился Ушаков.

— Ну а если не полегчает? — заторговался Пензев.

— Ну тогда другое дело, можно пораньше бросить, пойдем ко мне. Валентина куропаток в грибном соусе сделает.

С ребят эти слова словно хомут сняли.

— А что, бугор дело говорит.

— С похмелья ничто не вышибает, как кувалда.

— Пошли, что ли? Пусть Дошлый Вале помогает куропаток ощипывать или сам иди, Михаил, если молодую не доверяешь.

— Ну-у, у нас это не принято, — протянул Ушаков. — Я порядочный…

Мишка нахлобучил Дошлому шапку на глаза.

Монтажникам нравился Михаил. И на свадьбе все было по уму, и Валя понравилась. Со всеми и пела, и плясала, и выпивала, а может, только вид делала. Тут не принято зырить друг за дружкой, хоть и много гостей было. Считай, весь Заполярный, но все свои, ни одного человека лишнего, что-то лэповцы с механизаторами завелись, так Ганька Вязников зыркнул на своих, и все тихо, только Пронька горланил до посинения; «Устелю свои сани коврами, в гриву алые ленты вплету, прозвеню, пролечу бубенцами и ее на лету подхвачу». Ему и то сказали, пой как все, и не ори ослом. Обиделся.

Бакенщиков тоже подрулил — опрокинул ковшик, тост сказал.

— По мне, так не стоит тащиться к Михаилу: после вчерашнего скребут, моют. Кому мы на радость, — подал голос дядя Коля. — По мне, дак лучше в столовку. Сядем в уголок, мы никому, и нам никто. А, бугор?

— Нельзя же над собой так издеваться, — невесело засмеялся Колька Пензев. — Пусть Дошлый идет в столовку, а мы через час подрулим. Не помирать теперь же.

— Не помирать, — сдался Михаил, — это верно. Если бы не нужда, черт бы ее пил.

— Правильно, бугор, молодец, Миха, — подхватило несколько голосов. — Давай, дуй, Дошлый.