Человек из-за Полярного круга

— Видел, Миха, что за жизнь без природы — одна скорлупа. А тут фейерверк.

— Потом будем лирику разводить. Ты, Прокопий, жуй, да побежим, не ударил бы дождь.

— А что он, опупел?

— А то плакала тогда твоя песня.

— А я чего, пожалуйста, — давясь хлебом, сказал Прокопий. — Я всегда на мази. — Он взял хлеб в одну руку, сахар в другую. — Пошли.

— Да нет уж, дожевывай, а то, не дай бог, подавишься при таком асфальте. Как я буду тогда выкручиваться? Женя не простит…

— Это верно, — засуетился Ушаков, выплеснул заварку.

— Ополаскивать котелок не надо, — собирая остатки еды в мешок, удержал Логинов Ушакова.

Прокопий нырнул под капот тягача, проверил щупом в картере масло, долил из огнетушителя. Огнетушитель — на кронштейн.

Михаил на сиденье, как на троне, курит, ожидает Ушакова.

Прокопий — за рычаги, и снова обстреливает выхлопная труба, снова мари, распадки. Ушаков жмет на полный газ, торопится, а Логинову все кажется — медленно, слишком медленно ползет тягач. Он то и дело поглядывает на часы. Его волнение передается и Ушакову. Но внешне это незаметно. Разве только что теперь он срезает каждый угол, а где можно проскочить, не огибает залитые водой колдобины, а режет напрямик, только вода расступается, да грязь от гусениц до неба взлетает.

Выскочили на Моркошку. Михаил даже привстал, глянул из-под руки.

— Мать моя, — выдохнул. — Зимой только наметки на речку, бороздка с нитку, по кустарнику только и определишь, а теперь?

Лед, словно от натуги, посинел. От закрайки поднялся табун уток и, подрезая крылом горизонт, развернулся и шел прямо на тягач. Михаил бросился за сиденье.

— Поздно, — сказал Прокопий.

Логинов проводил взглядом уток, сердце заскулило тревогой. Ушаков молча достал топор и пошел на речку. Логинов побежал по берегу смотреть закраек. Минут через десять Ушаков помахал Логинову:

— Давай сюда.

Логинов, шлепая сапогами по воде, подошел, отдышался.

— Проскочим вот здесь, — Ушаков потыкал топором в лед.

Михаил заглянул в лунку. Да, на земле лежит наледь…

— Это даже хорошо, — горячо отозвался Логинов. — Если на земле, там заберемся на лед.

Парни побежали к тягачу, на машину и — на речку. Лед под гусеницами оседал, крошился. Но когда тягач выбрался на лед, траки звонко отозвались в его толще. В распадке прошумела «пена» по льду, прозвенело эхо, да помырила, содрогаясь, на закрайках вода. А когда тягач перебежал по льду и хватил земли на другом берегу. Логинов приказал:

— Ну теперь, Прокопий, жми на всю железку. — Пожевал окурок. — Вернуться, пока еще не поздно? Впереди Амга.

— Слишком разошлись круги…

— Не понял.

— Трусы сто раз умирают, человек — раз, — жестко сказал Ушаков, и взгляды их встретились.

— Прости меня, Прокопий…

Удлинялась и густела от тягача тень, только один раз и остановились на минуту, дозаправили машину.

От быстрой езды на оголенных кочкарниках в кабине кидало так, что Логинов уже и перетянулся полотенцем, чтобы не случился заворот кишок или печенка не вылетела, и все удивлялся Ушакову. В чем ведь только душа держится, а какая душа, руки какие — только по-настоящему человека и определишь в деле.

Логинову стало неудобно за свою слабость. Подумает еще Ушаков, что у меня душа в пятках. Тягач снова кинуло, да так, что в «пене» бочки отозвались. Хорошо, что Пензев борта арматурой нарастил. Интересно, как бы себя повел в этой ситуации Николай? — подумал Логинов. Парень тоже жох, с неба радугу сорвет. Обиделся на меня, нет?..

О чем бы Логинов ни думал, а одна мысль не давала покоя: возьмем Амгу или от ворот поворот… Логинову начало казаться, что эта серая хлябная дорога не кончится никогда. Не упороли ли они в другую сторону, по другому лазу? Зимой вроде этой мари не было, и распадок откуда-то такой глубокий. Спросить у Ушакова хотел об этом, но каждый раз осекался. Подумает еще — паникую. Ни один мускул на лице Ушакова не выдает ни тревоги, ни беспечного благодушия. Его маленькие глазки еще глубже запали, а лицо стало еще непроницаемее. Знала бы Валентина. Сам влез и мужика втянул…

Михаил заметил, что дорога пошла на спуск, потому что его клонило вперед. Так и есть — вон за той черной лиственничной релкой, узнал Логинов, Амга. Сердце защемило. Логинов даже привстал с сиденья, держась за скобу.

— Не бойся, не проедем мимо, — буркнул Ушаков.

Под гусеницами заскрежетал камень, и Ушаков сбавил газ.

— Тяни на обочину, — не выдержал Логинов, — там помягче.

— На подушке спят, а кулак подкладут.

Тягач мотнуло. Ушаков примолк и тут же застопорил машину, схватил кувалду и — в дверку. Логинов хотел спросить, куда, но, увидев, что палец из трака наполовину вылез, примолк. Вот глазастый Ушаков. Прокопий забил палец, вернулся, бросил в ящик кувалду, снова погнал тягач. И только забежали за релку, сразу открылась Амга. «Как квашня перед выпечкой, — подумал Логинов, — вот-вот через край тесто полезет». Хотя до реки еще было далеконько. Логинов разглядел на льду гусей и опять зашебутился, полез за сиденье.

— Да сиди ты, — упрекнул его Ушаков. — Когда щипать твоих гусей? Не егозись.

— А чем черт не шутит, налетят, потом кусай локти.