Человек-Хэллоуин

— Для меня и для Вэна? Так вот сколько стоит твое молчание! Вот сколько стоит мое воспитание! Я знаю, кто мой отец, ма. Я знаю, что я не твой сын! Я знаю, что отец все время бил тебя, потому что знал. И ты Тоже знала. Ты знала, и от тебя откупились, но теперь ты расскажешь лине, что это за проклятая тайна, о которой никто в этом городе не говорит прямо!

— Заткнись, ублюдок! — Никогда еще мать не говорила с ним таким холодным тоном. Она указала на деньги. — Это грязные деньги, тебе повезло, что тебе не разбили башку о камень в миг твоего рождения. Я расскажу тебе, кто ты такой, ублюдок. Я расскажу тебе, как ты испортил нам жизнь своим появлением на свет. Как мой муж больше ни разу не дотронулся до меня с тех пор. Как мне пришлось выкармливать тебя, хотя даже запахом ты никак не напоминал ребенка. Ты вообще никак не пах, когда был младенцем, и даже не плакал. Просто смотрел на меня так, будто знаешь все, а мне приходилось прикладывать тебя к груди, хотя все во мне переворачивалось, когда ты начинал сосать. Мне блевать хотелось от этого. — Ее рот злобно кривился. — Мой сын умер, а ты выжил, и мне пришлось взять тебя ради тех денег, к которым я даже не прикасалась, потому что понимала, что натворила. Я знала, во что я ввязалась!

Стоуни упал на колени. Закрыл руками уши.

— Так ты хочешь знать? Это та сука с болота наплела тебе? Она? Я знала, что однажды она все выложит. Я знала, что ей нельзя доверять. А она сказала тебе, что ты сдох бы в тот день, если бы не я? Она рассказала, как я лишилась ребенка в тот же миг, когда он родился, и мне пришлось за какие-то секунды решать, возьму ли я тебя? А я всего лишь хотела получить своего мальчика, и мне подумалось, что, может быть, ты сможешь заменить его. Будешь мне вместо родного сына. И все последние пятнадцать лет своей жизни я притворялась, будто люблю тебя, и надеялась, что смогу полюбить. Но даже твой брат Вэн давным-давно понял. Он сказал мне, когда ему было лет’ шесть, что ты какой-то неправильный. Сказал, что ты только выглядишь, как другие дети, но в тебе есть что-то злое. Я знала, что это правда, но все равно притворялась, притворялась так долго! Я пыталась убить себя, но не смогла. Хотя я ненавидела тебя, понимала, что ты ребенок, знала, что Господь отправит меня в ад на веки веков, если я убью себя и брошу детей на произвол судьбы! Иисус велел нам нести свой крест с радостью, но я не могла! Только не тебя!

Стоуни опустил руки. Ему казалось, какой-то поток скапливается в нем, он ощущал какие-то волны, некое движение внутри, какое, он не смог бы описать: будто бы кровь закидает, и еще шум далеких волн, разбивающихся о его кости и мышцы. Он раскрыл рот, но те слова, которые он произнес, были вроде бы сказаны не им:

— Скажи мне, кто моя мать! Я хочу знать!

— Слушай ты, неблагодарная свинья! Я взяла тебя только потому, что священник сунул тебя мне в руки и дал денег, а еще необходима была уверенность, что я смогу уехать отсюда в любой момент. Я взяла эти деньги как плату за тебя, за кусок хнычущего мяса, и вот теперь ты швыряешь их мне в лицо! Убирайся к черту из моего дома. Убирайся к черту!

Слезы ручьями текли по лицу Энджи Кроуфорд, она казалась некрасивее, чем когда-либо, он даже не думал, что люди могут быть такими некрасивыми. Она вращала глазами, сосульки волос подпрыгивали, когда она трясла головой и кричала, ударяя себя кулаками по животу.

4

В доме у Кастильо лгать Лурдес разговаривала с полисменом из Мистика, который приехал рано утром.

— Ее не было дома всю ночь, — рассказывала она. — Я говорила вашим людям, что-то случилось. Я говорила им еще вчера. Она хорошая девочка Она не шляется по ночам. Что-то произошло. Наверное, дело в этом парне. Парне из города. От этих городских вечно одни неприятности. Если с ней что-то случилось, это его вина.

За девять часов, прошедших с тех пор, как сыновья прочесали лес и город, пытаясь найти свою младшую сестренку, она не смогла придумать ничего другого.

5

Остальные горожане чувствовали какую-то перемену, словно зима подкралась ближе и дохнула холодом. В воздухе ощущалось приближение мороза И еще в тот день что-то странное случилось со светом: казалось, он вот-вот угаснет навсегда.