Человек, который смеется

– Республиканцем? Вовсе нет. Он попросту обиделся. У него были личные счеты с королем. Я знаю из достоверных источников, что лорд Кленчарли помирился бы с ним, если бы ему предоставили место канцлера, доставшееся лорду Хайду.

– Вы удивляете меня, милорд Юр! Мне говорили, что лорд Кленчарли был честным человеком.

– Честный! Да разве честные люди существуют? Молодой человек, на свете нет честных людей.

– А Катон?

– Вы верите в Катона?

– А Аристид?

– Его прогнали, и поделом.

– А Томас Мор?

– Ему отрубили голову, и хорошо сделали.

– И, по вашему мнению, лорд Кленчарли...

– Был из той же породы. К тому же человек, добровольно остающийся в изгнании, просто смешон.

– Он там умер.

– Честолюбец, обманувшийся в своих расчетах. Знал ли я его? Еще бы! Я был его лучшим другом.

– Известно ли вам, милорд Юр, что в Швейцарии он женился?

– Что-то слыхал об этом.

– И что от этого брака у него был законный сын?

– Да. Этот сын умер.

– Нет, он жив.

– Жив?

– Жив.

– Невозможно.

– Вполне возможно. Доказано. Засвидетельствовано. Официально признано судом. Зарегистрировано.

– В таком случае этот сын унаследует пэрство Кленчарли?

– Нет, не унаследует.

– Почему?

– Потому что он уже унаследовал. Дело сделано.

– Уже?

– Поверните голову, барон Юр. Он сидит за вами на скамье баронов.

Лорд Юр обернулся, но Гуинплен сидел, опустив голову, и лица его не было видно.

– Смотрите! – воскликнул старик, не видя ничего, кроме волос Гуинплена. – Он уже усвоил новую моду. Он не носит парика.

Грентэм подошел к Колпеперу.

– Вот кто попался-то!

– Кто?

– Дэвид Дерри-Мойр.

– Почему?

– Он больше уже не пэр.

– Как так?

И Генри Оверкерк, граф Грентэм, рассказал Джону, барону Колпеперу, весь «анекдот», то есть историю о выброшенной морем и доставленной в адмиралтейство бутылке, о пергаменте компрачикосов, о королевском приказе, скрепленном подписью Джеффриса, об очной ставке в саутворкском застенке, о том, как отнеслись ко всем этим событиям лорд-канцлер и королева, об отречении от католических догматов в стеклянной ротонде, наконец о принятии лорда Фармена Кленчарли в члены палаты перед началом заседания. Оба лорда старались разглядеть сидевшего между лордом Фицуолтером и лордом Эранделом нового пэра, о котором столько говорилось, но, так же как и лорду Юру и лорду Энсли, им это не удалось.

Быть может, случайно, а может быть, потому, что об этом позаботились его восприемники, предупрежденные канцлером, Гуинплен сидел в тени, укрывавшей его от любопытных взоров.

– Где он, где же он?

Все, входя, задавали себе этот вопрос, но никому не удавалось как следует рассмотреть нового лорда. Некоторые, видевшие Гуинплена в «Зеленом ящике», сгорали от любопытства, но все их усилия были тщетны. Как иногда старые, вдовы благоразумно заслоняют собою от нескромных взоров молодую девушку, так и Гуинплен был укрыт за широкими спинами пожилых, немощных и ко всему безучастных лордов. Старики, страдающие подагрой, мало интересуются тем, что не имеет к ним прямого отношения.

По рукам ходила копия письма в три строки, которое, как уверяли, герцогиня Джозиана прислала своей сестре, королеве, в ответ на предложение ее величества выйти замуж за нового пэра, законного наследника баронов Кленчарли, лорда Фермена. Письмо это было следующего содержания:

"Государыня!

Я согласна. Это даст мне возможность взять себе в любовники лорда Дэвида".

Внизу стояла подпись: «Джозиана». Письмо это, настоящее или вымышленное, возбуждало всеобщий восторг.

Молодой лорд Чарльз Окемптон, барон Мохен, из числа тех, кто не носил парика, с наслаждением читал и перечитывал эту записку. Льюис Дюрас, граф Фивершем, англичанин, отличавшийся чисто французским остроумием, с улыбкой поглядывал на Мюхена.

– Вот женщина! – воскликнул лорд Мохен. – На такой стоит жениться!

И два лорда, сидевшие рядом с Дюрасом и Мохеном, услышали следующий разговор:

– Жениться на герцогине Джозиане, лорд Мохен?

– А почему бы нет?

– Черт возьми!

– Это было бы счастье!

– Это счастье делили бы с вами другие.

– Разве бывает иначе?

– Лорд Мохен, вы травы. Когда дело касается женщины, нам всегда перепадают крохи чужого пиршества. Кто положил этому начало?

– Адам, должно быть.

– Вовсе нет.

– Верно, сатана.

– Дорогой мой, – заметил в заключение Льюис Дюрас, – Адам только подставное лицо. Его надули, беднягу. Он взвалил себе на плечи весь род людской. Дьявол сотворил мужчину для женщины.

Натанаэль Крью, бывший вдвойне пэром, светским в качестве барона Крью и духовным в качестве епископа Дерхемского, сидя на епископской скамье, окликнул Гью Чолмлея, графа Чолмлея, известного законоведа:

– Возможно ли это?

– Вы хотите сказать – законно ли это? – поправил его Чолмлей.

– Принятие нового лорда совершилось не в зале палаты, – продолжал епископ, – хотя, как говорят, подобные примеры бывали и раньше.

– Да. Лорд Бошан при Ричарде Втором, лорд Ченей при Елизавете.

– И лорд Брогил при Кромвеле.

– Кромвель в счет не идет.

– Что вы думаете, обо всем этом?

– Как сказать...

– Милорд граф Чолмлей, какое же место будет занимать в палате молодой Фермен Кленчарли?