Человек, который так и не приехал

Он уже не был тем распрекрасным красавчиком, заматерел, закабанел, раздался во всех трех измерениях, физиономия утратила юношескую утонченную миловидность, расползлась несколько. Стрижечка короткая. И брюшко так заметно выторчнулось, пивное, как говорят, брюшко. Не пивное никакое, – ленивое, двигать собой лень, на диван, с компом и колбаски жареные, шкворчащие рядышком пристроить или чипсы. Но это был Энди. Энди – герой моих детских грез. И сердце мое, екнуло, и выбивая дробь копытом, помчалось черти куда. И ясен пень, я покраснела. Вот стою перед ним и чувствую, я горю, горю, сгораю… Слава богу, звонок прозвенел, и все понеслись, кто куда.

В тот же день, сразу после моего единственного урока, Энди предложил мне пойти вечерком куда-нибудь попить пивка в честь знакомства. Пивка мы попили в «Барфюсере», потом в каком-то соседнем более скромном кабачке, потом погуляли туда-сюда по улицам, потом оказались в моей квартирке, в старом городе, в мансарде Георг-Меркель Хауса, в моей постели.

И вот уже полгода мы оказываемся в моей постели с завидной регулярностью по средам и пятницам. В свою постель Энди меня не приглашает. Живет он с мамой в новом квартале в районе Выставки. Зеленый такой райончик, в основном заселенный пенсионерами. Они бродят по аллеям, переставляя перед собой лыжные палки, жизнерадостные и всем довольные, своим кварталом, деревьями, отсутствием горлопанящих детей и самими собой. Квартирка у них маленькая, две уютные спаленки, так Энди говорит, сама не бывала, не видела. Я так полагаю, такая же, примерно, как моя.

В моей комнате над кроватью ломаный мансардный потолок и еще маленькое окошечко прямо в небо, в детстве я представляла, что живу в замке, в высокой башне, что я принцесса Лили. До шести лет я была Лили. Когда училась говорить, мое из катящихся гранитных глыб имечко «Бригитта» было мне не по зубам, я называла себя Лили, так меня звали и родители, и все-все-все. Лили была озорной девчонкой, она постоянно придумывала какие-то шалости и каверзы. В четыре года, когда ее на лето спихнули к бабушке на остров Рюген, подговорила соседских мальчишек бежать в пираты, а в качестве судна использовать двери снятые с пляжного павильончика, закрытого на ремонт. На этих дверях отважные пираты в количестве трех матросов и капитана Лили вышли в море сразу после обеда. К тому времени, когда их хватились, течение отнесло ревущую в три горла команду неунывающего капитана километров за шесть, хорошо хоть вдоль берега. Веселый Роджер был сорван с мачты, пираты в кандалах разведены по домам и оставлены без сладкого, капитана к бабушке мать больше не отправляла. А то мало ли что. Не может за девчонкой уследить.

Но и сама мать не очень-то управлялась с Лили. Если под окнами ребетня с визгом летала на тарзанке вокруг единственного дерева, это придумала ее дочь. Если во дворе вдруг наступала полная тишина, значит всех детей увел прочь гаммельнский крысолов в желтых шортиках и перепачканной футболке с чеширской улыбкой во все пузо. Лили уболтала народ пойти кататься на лошадках: – «Почему не дадут покататься, обязательно дадут, мы же заплатим», – на чумазой ладошке лежала горстка мелочи.

Над головой Лили всегда безоблачное небо, и жизнь ее полна радостей, приключений и чупа-чупсов.

В школе я полгода привыкала к тому, что Бригитта – это я. Что эти три слога камнепада – мое имя. Училка жаловалась маме: «У вашей девочки плохой слух? Я ее зову, зову, а она не реагирует». Бригитта – девочка тихая, в классе особо ни с кем не дружит, инициативы не проявляет. Но и не хулиганит, как некоторые. Незаметная, незапоминающаяся.

А потом мы с мамой уехали в Засниц, туда, где раньше жила ее мать, моя бабушка, туда, где когда-то давно над головой храброго капитана Лили реял пиратский флаг. А квартира с мансардным окошком осталась папе. Не могу сказать, что родительский развод как-то на меня повлиял. Ничего такого трагического не произошло. Мама, кстати, быстро вышла замуж, отчим мой, громогласный и чихавший оглушительно, как артиллерийская канонада, человеком был добрым. Когда я заканчивала школу, у меня появился младший братишка Вилли, розовый, круглый и такой же громкий как его отец. Потом я уехала учиться в Берлин и приезжала к маме все реже, им было хорошо и без меня, а я совсем перестала там чувствовать себя дома. С отцом я дважды ездила на море. Все смотрели на нас как на пару, меня это бесконечно напрягало, хотелось объяснить каждому, что это папа, МОЙ! папа, мой ПАПА!, а не то, что они подумали. И в третий раз я ему отказала в совместном отпуске, сославшись на какую-то ерунду. После института осталась в Берлине преподавать школьникам литературу.