Человек, который упал на Землю

В один не по сезону тёплый весенний день профессор Натан Брайс, поднимаясь к себе на четвёртый этаж, нашёл на площадке третьего этажа ленту пистонов. Он вспомнил, что вчера вечером слышал в подъезде громкий треск пистонных выстрелов, и поднял ленту, решив спустить её в унитаз в своей квартире. Брайс не сразу опознал маленький свёрток — тот был ярко-жёлтым. В его детстве пистоны всегда были красными с особым ржавым оттенком, и этот цвет всегда казался подходящим для пистонов, фейерверков и всяких таких штуковин. Надо же, теперь появились жёлтые пистоны — а ещё розовые холодильники, зелёные алюминиевые стаканы и прочие подобные нелепости. Поднимаясь по лестнице, Брайс потел и размышлял о тонкостях химической науки, дошедшей уже до производства зелёных алюминиевых стаканов. Ему пришло в голову, что пещерные люди, которые пили из своих грубых ладоней, прекрасно справлялись сами, без глубоких познаний в химической технологии — этой очень непростой науки о поведении молекул и промышленных процессах, за знание которой он, Натан Брайс, получал свои деньги.

Когда Брайс дошёл до своей квартиры, он уже и думать забыл про пистоны. Забот у него и без того хватало. На краю его большого, покрытого шрамами дубового стола уже шесть недель подряд громоздилась беспорядочная кипа студенческих работ, на которую страшно было смотреть. Рядом со столом стоял древний паровой обогреватель серого цвета — настоящий анахронизм во времена электрического отопления, и на его освящённом веками железном кожухе росла угрожающего вида куча студенческих лабораторных журналов. Она стала уже такой высокой, что маленькая гравюра работы Лазански[12], висевшая над обогревателем, почти полностью скрылась за ней. Видны остались лишь глаза под тяжёлыми веками — наверное, это скучающий бог науки в немой тоске взирал из-за груды лабораторных отчётов. Профессор Брайс имел склонность к странным фантазиям, и его нередко посещали подобные мысли. Ещё ему подумалось, что эта гравюрка, портрет бородатого человека, — одна из немногих ценных вещей, нажитых за три года преподавания в этом городке на Среднем Западе, — и вот теперь её не видно из-за работ его, Брайса, собственных студентов.

На свободной от хлама части стола стояла печатная машинка, словно ещё одно мирское божество — примитивное, грубое, прожорливое, — всё ещё зажимая семнадцатую страницу статьи о воздействии ионизирующей радиации на полиэфирные смолы, никому не нужной статьи, которую, скорее всего, он так и не допишет. Взгляд Брайса задержался на этом гнетущем беспорядке. Словно рухнувший под бомбёжкой город из карточных домиков, разбросанные листки студенческих работ (бесконечные, пугающе аккуратные расчёты окислительно-восстановительных реакций и промышленного получения всяких неприятных кислот) валялись вперемешку со страницами скучнейшей статьи о полиэфирных смолах. Долгих тридцать секунд он смотрел на всё это в чёрном унынии, держа руки в карманах пальто. Затем, поскольку в комнате было жарко, он снял пальто, бросил его на золотистый парчовый диван, почесал живот под рубашкой и пошёл на кухню приготовить себе кофе. Раковина была завалена грязными ретортами, мензурками и склянками вперемешку с тарелками, оставшимися от завтрака, — одна из них измазана яичным желтком. Глядя на этот невообразимый бардак, Брайс понял, что вот-вот завопит от отчаяния. Но вместо этого он постоял с минуту, а потом тихонько произнёс: «Брайс, ну ты и свинья!». Затем нашёл более или менее чистую мензурку, сполоснул её, наполнил молотым кофе и горячей водой из-под крана, перемешал это всё лабораторным термометром и выпил, глядя поверх мензурки на большую дорогую репродукцию «Падения Икара» Брейгеля[13]

, которая висела на стене над белой кухонной плитой. Прекрасная картина. Когда-то Брайс любил её, но это осталось в прошлом. Удовольствие, которое она доставляла ему теперь, было чисто рассудочным: ему нравились цвета, формы — то, что привлекает дилетантов. Он прекрасно понимал, что это плохой признак. И чувство это было каким-то образом связано со злосчастной грудой статей, обложивших его стол в соседней комнате. Прикончив свой кофе, он без особенного выражения процитировал тихим речитативом строки из стихотворения Одена[14] об этой картине:

…а на роскошном паруснике народ.Глянув было, как мальчик упал с небес.

Невозмутимо отбыл по назначенью.[15]

Брайс поставил мензурку на плиту, не сполоснув. Потом закатал рукава, снял галстук и включил горячую воду. Пока раковина наполнялась, Брайс смотрел, как моющее средство пенится под напором воды из-под крана, словно многоклеточное живое существо или сложный глаз гигантского насекомого-альбиноса. Затем он переложил посуду в пену, в горячую воду, нашёл кухонную губку и принялся за работу. С чего-то же надо было начинать…