Человек, который видел сквозь лица

Дорогой господин Шмитт, вполне вероятно, я дала слишком большую волю своей фантазии… Простите мне эти предположения, – излагая их Вам, я чувствую, что, может быть, погрешила против здравого смысла. Но кто же, как не Вы, поймет меня? Ведь мы с вами живем в такое время, когда многие люди пытаются вырваться за пределы слишком тесной реальности, где царит лишь разум. Иногда ради лучшей судьбы… Иногда ради худшей… Но я, которая всегда считала себя свободной личностью, отныне дрожу при мысли, что нашей жизнью управляют мертвые, если мы не можем освободиться от них.

В ожидании нашей встречи, когда госпожа следователь примет Вас, заверяю Вас, месье, в своих самых добрых чувствах и восхищении, которое я вот уже долгие годы питаю к Вашему творчеству.

Элиана Битболь

Майя Шмитт Ле Кам

Париж, 28 марта 2060 г.

Сегодня моему отчиму Эрику-Эмманюэлю Шмитту исполнилось бы сто лет. Не могу думать об этом без грусти, даром что и сама уже стою на пороге старости; как мне хотелось бы, чтобы он по-прежнему находился среди нас, хотя уверена: он наверняка сбежал бы куда-нибудь, поскольку терпеть не мог юбилеи. Новое собрание сочинений, выпущенное к этой дате престижным издательством «Альбен Мишель», требовало всей полноты информации, вот почему меня попросили восстановить историю создания «Человека, который видел сквозь лица» – романа, написанного неким Огюстеном Тролье и вышедшего в 2026 году, через десять лет после серии терактов, потрясших Шарлеруа, Бельгию и Францию.

В те времена многие уверяли, что текст вышел из-под пера самого Шмитта, а не Огюстена Тролье. Но Шмитт тотчас опубликовал опровержение, где говорилось, что он получил этот текст по почте, передал его в правоохранительные органы (у нас имеется письменное свидетельство на сей счет) и ни в коем случае не является его автором. Однако эта реакция ничуть не убедила тех, кто подозревал его в обратном: будь он лжецом, он бы привел такие же доводы. Самые дотошные исследователи раскопали договор на книгу, где были зафиксированы авторские права, но оказалось, что все гонорары были отосланы в сиротский приют города Шарлеруа, где Огюстен Тролье провел первые годы жизни. Таким образом, дело заглохло, и с тех пор этот вопрос поднимался только на университетских коллоквиумах.

Когда я говорила на эту тему с моим отчимом, он приводил мне все те же доводы, правда сопровождая их усмешкой, которая внушала некоторые подозрения. Увы, при его жизни я так и не смогла заставить его высказаться более определенно.

Оглядываясь назад, я убеждаюсь, что мои сомнения были небеспочвенны. Некоторые четкие, сжатые фразы книги как подтверждают их, так и опровергают, и текст нетрудно приписать моему отчиму. Однако, вспоминая характерные черты его литературного стиля, я спрашиваю себя: а могло ли быть иначе? Ведь Огюстен Тролье, по его собственному признанию, прочел все сочинения Шмитта, он вдохновлялся ими и, следовательно, подражал ему.

Что касается выбора тем, они также очень близки к темам, интересовавшим Шмитта, – Бог, религии, связь между жестокостью и сакральностью, неустойчивая идентичность, тайна поведенческих комплексов. Философия, обсуждаемая в беседе с Великим Глазом, соответствует тому, что исповедовал сам Шмитт, – это мятежный гуманизм. Верят люди в Бога или не верят, они Ему не подвластны, ибо дорожат своей свободой. Им, и только им самим дано наслаждаться плодами этой свободы, которая будет существовать лишь постольку, поскольку они ею пользуются. И независимо от того, пусты или обитаемы Небеса, только сами люди несут ответственность за людей. Более того, они несут ответственность и за Бога. Лишь они могут перетолковывать Его или понимать буквально, слушать Его или оставаться глухими к Нему, читать Его заповеди внимательно или небрежно, оттачивать на Нем свой критический дух, превозносить мудрость священных книг, их построение, их замысел или же выдергивать из них цитатки на тот или иной случай. Шмитт часто говорил своим друзьям, атеистам и верующим: «Для того чтобы люди самых разных вероисповеданий и убеждений, как бы они ни отличались друг от друга, научились жить в согласии, им нужно считать Бога лучшим из смертных. Верим мы в Него или нет, давайте впустим Его в наш мир!» А когда я вспоминаю слова Великого Глаза: «Мне больно за человека», я думаю о том, как часто Шмитт повторял их мне, добавляя: «Мне больно за человека, потому что я верю в него». В одном из его блокнотов есть такая запись: «Я долго думал, что это Бог возвеличивает человека, пока не понял, что прежде человек должен возвеличить Бога». Он называл фундаменталистов «захватчиками заложников», подразумевая под этим похищение террористами не только людей, но также и Бога, которого они присваивают себе в злодейских целях. Как показывает беседа с Великим Глазом, религии, эти «охлаждения огня», почти неизбежно дрейфуют в сторону мертвящего фундаментализма, если разум, анализ, дискуссии и сравнения не вливают в них свежую кровь. А разум, в глазах Шмитта, – не враг религии, а самый стойкий ее защитник.