Человек, который видел сквозь лица

У здания банка сидит бомж: устроился на тюфяке из пенопласта, среди тряпья, и читает при свете налобного фонарика журналы комиксов «Писку» и «Микки Парад»; вид у него сосредоточенный и неприступный, брови сурово насуплены: мол, не смейте меня отвлекать, – можно подумать, что у него в руках Пруст или Кант.

В двух шагах от площади меня останавливает женщина:

– Подайте, ради Христа, мне и моему ребенку!

Я вижу перед собой нищую оборванку, которая прижимает к груди целлулоидного голыша. Заметив, что я рассматриваю этот аксессуар, она начинает укачивать его, пытаясь ввести меня в заблуждение.

– Нам нечего есть!

И с бесстыдной улыбкой тетешкает голую куклу, изображая заботливую, встревоженную мать. Она прекрасно знает, что ее фокусы никого не обманут, но продолжает ломать комедию:

– Подайте хоть сколько-нибудь моему ребенку и мне!

– Увы! – отвечаю я, демонстрируя ей пустые ладони.

Нищенка пожимает плечами. Она мне верит: мои драные кроссовки, бесформенный плащ и худоба не ускользнули от ее взгляда.

– Хочешь со мной переспать?

Вопрос прозвучал деловито, без всякого намека на сексуальный призыв, и так спокойно, как спрашивают: «Хочешь, я поднесу твою сумку?»

– Нет уж, спасибо.

– Я тебе не нравлюсь?

В этом вопросе тоже нет ничего женственного, зато я чувствую в нем агрессивную нотку.

– Извини, меня ждут…

– Ах, его ждут! – подхватывает она с издевательским почтением. – Ну что ж, мой принц…

Она склоняется передо мной в насмешливом поклоне и тут же, завидев на другой стороне улицы прохожего, бросается к нему:

– Месье, месье, нам с ребенком нечего есть!..

А я иду дальше.

Что, если просто отдать ноутбук Момо? Ведь Хосин Бадави наверняка предназначал его брату, потому и оставил в контейнере, помня, как они прятали в нем все ценное. Вот самое верное решение! Значит, либо я засуну его туда, в кучу мусора, либо – что еще лучше – разыщу Момо и передам ноутбук из рук в руки.

Выхожу на площадь Карла Второго.

Изуродованные стены и разбитые витрины затянуты строительной сеткой. На церковной паперти лежат увядшие букеты, записки с соболезнованиями горожан. И всюду, куда ни глянь, – на мостовой, на ступенях, на подоконниках – горят свечи; их слабенькие золотистые огоньки создают теплую, уютную атмосферу детского праздника, рождественского бдения. Люди, парочками или группами, подходят к ним согреть душу. Они не разговаривают, просто стоят, склонив головы; кто-то молится, кто-то просто задумался, они пришли почтить память погибших, и это волнующее безмолвное единение – их ответ варварскому убийству.

Это скорбное сочувствие передается и мне. Впервые я отчетливо сознаю, что здесь лишились жизни ни в чем не повинные люди. И никак не могу понять причину холодной, звериной, непостижимой злобы, ворвавшейся в жизнь нашего мирного городка.

Слева, перед ратушей, замечаю еще одну группу людей, в которой мне чудится что-то знакомое. Видимо, это семья во главе с патриархом в трауре, которого поддерживают под руки дети; он плачет, и вдруг я его узнаю – это месье Версини, тот самый старик, что наведывался ко мне в палату, чью жену хоронили в день взрыва. Он изменился; сейчас на его лице уже не написан мучительный вопрос – теперь он все понял, он убит горем.

Потрясенный этим зрелищем, я сворачиваю за угол – не хватало еще, чтобы он меня заметил! – и торопливо иду прочь. Сердце бьется неровными толчками.

Нет, Момо не получит ноутбук! Почему я должен уважать волю Хосина Бадави, этого палача, врага рода человеческого?! Вдобавок компьютер содержит массу вредной информации, способной сбить с толку еще незрелого подростка. Ведь этот парнишка, после преступления своего брата, возбужден и озлоблен; не исключено, что он тоже замкнется в себе, начнет строить планы мести и придет к терроризму. К тому же есть ли гарантия, что у Момо не осталось пароля к почте брата?

Значит, единственное разумное решение напрашивается само собой – нужно отдать ноутбук полицейским. Глупо хранить его у себя, после того как я ознакомился с его содержимым. Жаль, конечно, что не будет у меня компьютера, но так оно безопаснее…

– Комиссар Терлетти скоро будет. А вы не хотите поговорить с кем-нибудь другим?

Женщина-полицейский в своей застекленной будке, выдающая пропуска, задает мне этот вопрос уже в четвертый раз с утра. А я, сидя на скамье, каждый раз отвечаю ей одно и то же:

– Нет, только с ним, и ни с кем другим. Он меня знает. Я пострадал при взрыве. Мы уже с ним беседовали.

Держа руку в кармане, поглаживаю ноутбук, это придает мне храбрости. Я хочу завоевать доверие Терлетти. Этот мрачный итальянец прямо-таки завораживает меня, я боюсь проявить слабость, оказавшись перед ним. Могучий, решительный, грубый мужлан соединяет в себе черты отца, которого мне так недостает, и самца, которым я никогда не стану.

Накануне вечером, приняв окончательное решение, я скрупулезно выполнил все, что запланировал: явился в «Фоли-Кебаб», где меня кормил Момо, надменно, подражая его наглости, кивнул великану с вишневыми губками и бросил на ходу:

– Я в туалет, потом закажу.