Человек нашего столетия

На последних страницах романа Достоевского «Подросток» есть мысли, имеющие некоторое отношение к проблемам, ставшим через много десятилетий предметом пристального интереса Канетти. Достоевский писал о появлении «случайных семейств». Имелось в виду не только происхождение героя, но и явления широкие — утрата молодым поколением связей с устоявшимся культурным слоем, пошатнувшиеся представления о ценностях, людская неприкаянность и всеобщее смешение. Вскоре после мировой войны и революционных потрясений подобных «случайных семейств» стало великое множество. Вместо четко очерченных сословий появились потерявшиеся люди. Произошла стремительная нивелировка не только сословий, но и классов и даже стран и континентов (эти процессы также рассмотрены в книге «Восстание масс» Ортеги-и-Гассета, многие идеи которого близки Канетти). Результатом массового производства (в непрестанном увеличении количества Канетти видит один из фетишей XX века) стало отчуждение человека от труда и его продуктов, а значит, и появление людей, лишь механически связанных со своей работой. Корней нет, связи ослаблены. Каждый сам по себе. Объединение в любые сообщества и группы поэтому гораздо легче.

В каждой стране, тем более в странах с разной политической системой подобные процессы имеют свои причины и идут по своим законам. В нашей литературе обывательскую массу с крайне эгоистическим и замкнутым сознанием описал М. Зощенко. Всем известные персонажи Зощенко наверняка не чувствуют своего одиночества. Но каждый замкнут на своих интересах, обращен внутрь себя. Откуда пришли они? От капитализма, из прошлого? Или это продукт переворотившейся жизни, революционной действительности? Как бы то ни было, у этих людей, решившихся жить, как выразился однажды Зощенко, «без всяких особых намерений», валентности свободы — опасно свободны.

Свой роман «Ослепление» Канетти написал о подобных людях. Написал с графической четкостью и жесткостью. Автор не комментирует и не вмешивается в события. Царит деловитая объективность, характерная для многих романов двадцатых — начала тридцатых годов (Дос Пассос, Дёблин, Кестнер). Правда, объективность эта включает в себя вещи немыслимые и фантастические. Недаром любимейшим русским писателем у Канетти был Гоголь. Да и действительность была, хоть это не замечалось многими, зловеща и фантастична.

«Однажды, вспоминал впоследствии Канетти о ходе работы над „Ослеплением“, — мне пришла в голову мысль, что мир больше невозможно изображать так, как в старых романах, так сказать, с точки зрения одного писателя, мир

распался, и, лишь имея мужество показать его в состоянии распада, можно еще дать о нем истинное представление».

Не стоит возражать Канетти, доказывая, что его мысль верна не для всех. Он ведь писал о себе и думал о своем творчестве. Что же касается его романа, то идея о распавшемся мире тесно связана с убеждением автора в одиночестве человека, в том, что каждый сам по себе, и единая точка зрения, точка зрения автора, не должна создавать видимость исчезнувшей цельности.

Канетти был уверен, что его роман не возник бы не только без впечатлений от массовой демонстрации 1927 года, но и без комнаты, которую он снимал на окраине Вены, и без квартирной хозяйки. Ее речь сама по себе уже была исчерпывающей социальной и психологической характеристикой, или, как выражался Канетти, «слуховой маской». С нее и списан главный женский персонаж «Ослепления». Лексикон Терезы, нанятой в прислуги ученым-синологом Кином, книжным червем, усохшим над своими рукописями, не превышает словарного запаса Эллочки-людоедки. Но у Канетти эта фигура страшна и монументальна, как, впрочем, страшны и другие персонажи романа.

Содержание втиснуто в бытовую историю. Заметив страстную любовь Кина к книгам, Тереза, несмотря на свое скудоумие, хитро играет на этой страсти и становится его женой, чтобы тут же приняться выживать мужа. История банальная, но с самого начала все в ней доведено до крайности, с самого начала тут пахнет кровью.