Человек, научивший мир читать

Воэ выдвигает версию, что издатель был фактически принужден к участию в этом опаснейшем деле своими кальвинистскими партнерами. Корнелис ван Бомберген – один из основных инвесторов, во многом определяющий политику типографии, принимал активное участие в политической жизни. Его брат был генералом армии повстанцев, которая скоро столкнется в сражениях с армией Альбы. Так или иначе, Плантен ввязался в это самоубийственное предприятие, а когда выяснилось, что «Железный герцог» движется в Нидерланды и оно может стоить ему головы, пришло время решать: куда бежать?

Можно было податься в Париж, в недавно открытый филиал «Золотого компаса»: там Пьер Порре и Пьер Гассен, туда можно достаточно быстро перевести почти все дела. Но ведь и во Франции католики и гугеноты сейчас убивают друг друга. Или отправиться во Франкфурт, где у него книжный склад и место на знаменитой ярмарке, и куда его давно уже зовут городские власти? А может быть, в Кельн? Впрочем, есть и другие варианты… Плантен решает: остаюсь в Антверпене.

Он принимает меры предосторожности. 10 марта 1567 года ван Хассельт пишет ему письмо, где извиняется за то, что покинул «Золотой компас» и Антверпен без разрешения мастера и уехал в Вианен против его воли, дает понять, что шеф не знал, куда он отправился, и понятия не имеет об открытии антиправительственной типографии. Сам Плантен пишет письма своим знакомым, тесно связанным с испанской администрацией, в которых сокрушается, что от него ушли несколько хороших подмастерьев, которых сманили конкуренты на более высокое жалованье, так что стало очень трудно работать.

* * *

1567 год, такой богатый религиозными конфликтами и печальными событиями, по утверждению немногочисленных биографов Кристофа Плантена стал для него «годом великого страха». Леон Воэ даже считает, что это был самый серьезный кризис из всех, в котором у типографа имелись наиболее высокие шансы остаться не только без бизнеса, но и без головы. Но как же 1562 год? Обвинения в ереси и измене – не шутка. Вынужденное изгнание, потеря типографии.

Может быть, все дело в том, что в 1562 году Антверпен был мирным городом? Жил своей обычной жизнью процветающей торговой метрополии. Даже если у отдельных людей случались проблемы – в этом нет ничего необычного, – в остальном все было хорошо. К королевским эдиктам против ереси за 40 лет уже давно привыкли и научились аккуратно их обходить. Кто-то попался на нарушении? Бывает. Это, конечно, может кончиться серьезными неприятностями, но все равно как-то не верится, что вот сейчас одного из самых уважаемых граждан схватят и потащат в тюрьму. Ведь этот кто-то знает о давнем противостоянии между испанцами и местной аристократией, понимает свою роль в нем и надеется на защиту.

Теперь же, в 1566 году, мир, кажется, окончательно сошел с ума. Еще недавно такие дружелюбные, рассудительные и терпимые жители Антверпена теперь вооружаются и готовы убивать друг друга из-за веры. И убивают. Случиться может все что угодно. И случается. Громят церкви – скульптуры и фрески в чем провинились? Льется кровь. У стен городов разворачиваются пусть и небольшие, но настоящие сражения. Самых знатных и богатых горожан казнят на площадях как бунтовщиков. А дальше, возможно, все станет еще хуже. Ожидать можно любой беды. Трудно оценить, насколько серьезна в реальности была опасность, нависшая над его головой. Но сейчас Плантен действительно, по-настоящему испугался.

С декабря 1566 года он начинает бомбардировать письмами Габриэля де Сайяса – государственного секретаря Филиппа II. Это тот самый заказчик, которому он нес ларец, когда на ночной улице подвергся нападению пьяной компании. Испанец покинул Антверпен в 1559 году, но остался покровителем типографа. Во всех письмах речь идет, по сути, об одном – спасении собственной головы. Но, конечно, Плантен не пишет об этом прямо. Зато напоминает де Сайясу об одном масштабном проекте, который обсуждается уже несколько лет, но до сих пор не нашел своих инвесторов и исполнителей: он готов за него взяться, но это возможно только при высочайшем одобрении и покровительстве Его католического Величества. Зная, как важна для испанского двора репутация доброго католика, он всячески уверяет де Сайяса в своей непоколебимой верности церкви и короне, особо подчеркивая, что партнеры и сотрудники, с которыми он намеревается проект осуществить, тоже все католики. На самом деле на тот момент типография – все еще совместное предприятие, но об этом он не упоминает. Как и о только что открывшейся типографии в Вианене.