– В этом случае все гены, нужные для поиска пищи и защиты от врагов, став излишними, выйдут из-под контроля естественного отбора, и тогда безжалостные мутации примутся их разрушать. В итоге, немалая часть генов вашего «счастливчика» довольно скоро отправится на генное кладбище.
– Знаете, я тоже пришла к такому выводу, но он показался мне слишком уж мрачным. А что значит «довольно скоро»?
– От одного до десяти миллионов лет. По эволюционным меркам, это не очень длинный отрезок времени.
– Да, конечно, – с мрачноватой улыбкой согласилась Анна.
Тут Заломов рассмеялся и попытался сострить.
– Рай для организма – это ад для его генов.
– Кошмар! – прошептала Анна и добавила громко и вызывающе: – Влад, а не кажется ли вам, что мы, то есть наш вид
Эти слова заставили Заломова вздрогнуть.
– Действительно, – произнёс он слегка упавшим голосом, – современное человечество во многом напоминает ваш вид-счастливчик, попавший в райский сад, наполненный пищей и защищённый от хищников. С прогрессом сельского хозяйства еды становится всё больше, а медицина близка к искоренению практически всех патогенных видов. Численность людей уже достигла пяти миллиардов, где там остальным крупным обезьянам тягаться с нами.
– Но и безжалостные мутации не дремлют, – усмехнулась Анна. – Во что же превратятся со временем наши гены? Или, быть может, они
– Ну, нет. Пожалуй, ещё нет, – ответил он, и его внезапно воспрянувший внутренний голос мрачно повторил слово, произнесённое незадолго до того Анной, – «Кошмар!»
Вопрос был исчерпан. Анна расслабилась и откинулась на спинку кресла, а Заломов ушёл в свои мысли: «Как парадоксальна участь естествоиспытателя! Он постоянно гонит из природы сладкое одухотворённое начало, чтобы обрести взамен холодную красоту бездушной истины. Ну а в конечном счёте почему-то получает печаль. Воистину прав был библейский Экклезиаст: «Во многом знании много печали, и кто умножает своё знание, умножает свою скорбь».
Грустное лицо гостя заставило Анну сменить тему.
– Ну, хватит о науке! – воскликнула она, и в её глазах вспыхнули озорные огоньки. – Не так давно имела счастье присутствовать на выступлении доктора Кедрина перед моими учениками. В течение сорока минут вундеркинды напряжённо следили за ходом мысли настоящего учёного. Это был воистину художественный монолог на тему генной регуляции у бактерий. Одет Аркадий Павлович был с иголочки: белейшая рубашка, добротный пиджак шоколадного цвета из какой-то импортной немнущейся ткани, вельветовые джинсы цвета кофе с молоком и начищенные до блеска, ужасно красивые импортные башмаки цвета какао и опять же с молоком.
– Ну и цвета! – засмеялся Заломов, – честно сказать, я уже и позабыл, как выглядит это упомянутое вами какао с молоком.
– Да никаких проблем! Сейчас вспомните! – рассмеялась Анна и выбежала на кухню.
«Удивительная девушка, – подумал Владислав, – какое редкое сочетание ума и красоты, да ещё и готовить умеет. Не слишком ли много добродетелей для одного человека? Странно, что я ничего не знаю о её поклонниках. Где она их прячет? У такого совершенства не может не быть поклонников».
Через несколько минут она вернулась, неся на подносе чашечки с какао, а ещё через минуту Заломов с удовольствием слушал продолжение её рассказа.
– Итак, – весело защебетала Анна, – вернёмся к нашим сплетням. Говорил Аркадий Павлович так выразительно и так мощно, что аж стены дрожали. Правда, временами он поворачивался к окну и замолкал, выдерживая театральную паузу. Мне кажется, он хотел, чтобы мы могли всласть налюбоваться его великолепным профилем. Все девочки стонали от восторга. Об адекватном восприятии этой ужасно умной лекции, естественно, не могло быть и речи. Одни научные термины вперемежку с именами учёных, о которых и я не слыхивала. Впрочем, наверное, было не так уж важно, о чём он говорил, главное –
Анна снова помолчала, потом тряхнула головой, будто отгоняя назойливую муху, и вернулась к своему рассказу: