Человек-пистолет, или Ком

Жевать конфеты и смотреть телевизор — таков финал жизни и мечтаний моего, в принципе еще хорошо сохранившегося отца — неужели он и сам это сознает? Неужели живет с этой безысходностью? Я лежал, смотрел на лиловые уши моего отца и переживал двойственное чувство. С одной стороны, почти отвращение, категорическое неприятие такой участи и такого финала, а с другой — жалость и острое чувство вины за тот давний инцидент с «Запорожцем». Как будто если бы не тот инцидент, что-то так уж существенно переменилось бы в участи отца… Однако ведь отец не был бы по крайней мере лишен возможности жить, ощущать себя «не хуже других» — тех, которые в материальном воплощении прожитой жизни — в своих «Запорожцах», со временем смененных на «Москвичи» и даже «Жигули», имели хоть какое-то подтверждение, что они жили, имели, заслужили. А отец выпадал даже из этого ряда, как если бы и не жил вовсе. Копить на другой «Запорожец» не было сил, однако, лишившись иллюзии движения, иллюзии достижения мечты, он тем не менее не запил, не сошел с ума, а выйдя на пенсию, собирался даже заняться велотуризмом… Так что тот разбитый «Запорожец», по-видимому, только в моем сознании приобрел применительно к жизни отца значение символа неких загубленных надежд…

— Папа! — окликнул я его в приливе жалости.

— Ау? — откликнулся он.

— Знаешь, я ведь до сих пор не могу простить себе «Запорожец»… Да и ты, кажется, до сих пор не простил?

Отец с удивлением посмотрел на меня. Некоторое время соображал, жевал конфету, а потом махнул рукой-

— Что уж теперь! Дело прошлое… Все к лучшему, сын. Крутить педали — оно даже значительно полезнее для здоровья!

Вот и всё…

— Я рад, что ты полон оптимизма, — пробормотал я.

— Давай смотреть телевизор, — предложил отец.

Я не возражал. Вот так они всегда утешаются и продолжают жить дальше… И тем нестерпимее захотелось, чтобы у меня поскорее наступила та новая жизнь, которую я должен был начать с помощью дяди Ивана. Страстно, жгуче захотелось новых событий, новой работы — движения, перспективы.

Зазвонил телефон. Отец снял трубку. «Я же объяснял, что таких здесь нет! — раздраженно крикнул он. — Вот повадился: Антона ему подавай!..»

Я заворочался с одного бока на другой. Зуд, о котором я успел немного позабыть, снова жег кожу, да так, что пальцы против воли тянулись насытиться прикосновением. Я позвонил в Сокольники. На этот раз ответила Лора.

— Конечно, приезжай, — сказала она. — Маман тебя посмотрит.

Я доехал до Сокольников с множеством импровизированных конспиративных уловок, которые должны были запутать и сбить с толку любого, кто пожелал бы за мной шпионить.

— Что, нервное? — спросил я маман, когда та осматривала меня.

— Экземка твоя, я думаю, скорее следствие алкогольной интоксикации, — ответила та.

— С чего бы?! — удивился я. — Нет, мне кажется, это все-таки нервное.

— И нервное, и нервное, — согласилась маман. — Ну, ничего. Поделаем укольчики в попку. Сегодня, завтра, послезавтра. Посмотрим…

Маман приготовила лекарства (в том числе седуксен), а Лора простерилизовала иглы и шприц.

— Мне как раз нужна практика, — сказала Лора. — Надеюсь, ты не возражаешь? Спусти-ка штанишки!..

Я повиновался.

— Седуксен — это успокаивающее, — пробормотал я,

— Как специфическое действие, — добавила Лора, — снижение чувствительности пениса и значительное торможение эякуляции…

— Временно, временно, — усмехаясь, успокоила меня маман.

Она вышла из комнаты, и мы с Лорой остались вдвоем и сели на диван. Жанка сидела у себя и даже не вышла поздороваться.

Да, конечно, Лора была очень красива, и всякий раз, когда меня так волновала ее красота, я видел ее неизменно такой, как в нашу первую встречу, — порывистой, беззастенчивой и бесстыдной в своей страсти, со всеми своими невероятными признаниями. Всякий раз я хотел видеть ее именно такой, несмотря на все мои мечты о тихой, нормальной семейной жизни. И теперь, как обычно, меня разжигал этот образ, и, обняв Лору, я шепнул ей об этом.

— Я понимаю тебя, — шепнула она в ответ. — Это та ловушка, в которую попался ты, и в которую попалась я сама… Ну сейчас по крайней мере я действительно точно такая же, как в тот раз!

— То есть?

— До безумия нуждающаяся в том, чтобы меня кто-то любил… Я крепче обнял ее.

— …И причина та же, — чуть улыбнулась она.

— Не может быть! — вскричал я.

— Почему же нет?.. Выходит, одно с другим как-то связано: когда я нуждаюсь в любви, я беременна, а когда я беременна, я так нуждаюсь в любви…

— Нет, — пробормотал я, — ты издеваешься!

— И не думаю!.. Ведь я от этой ситуации сама не в восторге… — Лора помолчала, а потом недоуменно спросила: — Ты даже не интересуешься: кто виновник?.. Или ты уверен, что виновник — ты?

— Теперь это ужасно важно! — вздохнул я.

— Ах да! Тебя ведь это никогда не интересовало! — спохватилась Лора. — Ну что же, пусть так… Хотя, как это ни смешно, но виновник, кажется, действительно ты. Что же ты перестал меня обнимать?

— Я должен подумать, — пробормотал я, а потом задал глупейший, но, как видно, неизбежный вопрос: — А ты… уверена?