Человек с луны

Он делает вид, что ему сейчас совсем не до Туя и не до возвращенного им топора.

Он стоит несколько секунд молча и потом спрашивает Маклая очень вежливо и скромно, — как должен, по его мнению, спрашивать своего хозяина хорошо воспитанный европейский слуга.

— Так как же прикажете подать эту дичь — в жареном или вареном виде?

— Я приказываю вам оставить меня в покое! — рычит взбешенный Маклай и поворачивается к нему спиной.

На охоту!

Маклай рассматривает свои башмаки и тихо насвистывает под нос.

Печально! Каблуки сбились совершенно, на подошве здоровенная дырка, из носков вылезают пальцы. А это последняя пара!

Но еще досадней, что кончается хинин. Вот без хинина будет действительно плохо. Бороться с лихорадкой с каждым днем становится все труднее и труднее.

Уже и теперь Маклай чувствует ясно, как слабеют его силы. Трудно подниматься в гору, трудно быстро двигаться, трудно даже нести за плечами нагруженную сумку.

Все чаще и чаще приходят минуты, когда хочется лежать, не двигаясь, не разговаривая, вот так, как по целым дням лежит теперь Ульсон.

Нужна вся воля, чтобы победить это желанье. И Маклай побеждает его.

По ступенькам крыльца топают босые ноги.

— Маклай! — слышен голос Туя. — Завтра в Гарагасси будут жечь «унан». Бери свое табу. Огонь погонит свиней. Ты будешь убивать свиней своим табу.

Маклай быстро всовывает ноги в свои стоптанные башмаки.

«Что это такое „унан“? — соображает он. — Ах, это трава в человеческий рост. Папуасы зажигают траву, — огонь пугает животных, и охотники убивают зверей. А „табу“ — мое ружье! Они просят, чтобы я помог им в охоте! Надо помочь!»

Башмаки зашнурованы. Маклай отворяет дверь и выходит на веранду.

Туй стоит перед ним, торжественный и нарядный. За ним жмутся его сыновья.

Он протягивает Маклаю, как всегда, левую руку и потом обнимает его за плечи.

— Пойдем с нами, Маклай, — говорит он. — Наши женщины и дети хотят мяса. Помоги нам убить тиболя. Помоги нам убить дикую свинью.

— Хорошо, — просто отвечает Маклай. — Я пойду с тобой, Туй.

Из хижины слышны проклятия Ульсона:

— Я умру один, вы опять уходите в горы?

Маклай терпеливо поправляет подушку Ульсона. На опрокинутый ящик, служащий ночным столиком, он ставит стакан крепкого чаю, кладет несколько бананов, несколько плодов таро и порошок хинина.

— Вам уже лучше, Ульсон, припадок проходит. Я принесу вам мяса. Это подкрепит вас.

— Мясо — это хорошо, — соглашается Ульсон. — Я с удовольствием съем котлетку… Идите, только возвращайтесь скорей!

Туй идет впереди быстрыми и легкими шагами. Маклай старается не отставать, но звон в ушах и легкое головокружение мешают ему. Он наклоняется к ручью, черпает холодную воду, смачивает виски и темя. Так будет легче.

Держась за траву и цепляясь за кусты, Маклай, Туй, Бонем и Лялай спускаются по крутому склону вниз. Откуда-то издали доносится мощный шум реки.

— Большая вода, — говорит Туй и ведет Маклая между папоротниками и тростниками.

— Мы перейдем здесь, — говорит Туй и протягивает свое копье Маклаю.

Переходить трудно. Вода сбивает с ног; разбиваясь о камни, она обдает дождем брызг лицо и плечи, слепит глаза мелкой водяной пылью.

— Держись крепче! — кричит Туй.

Голос его теряется в шуме реки. Но Маклай знает и сам, что держаться надо крепко.

Еще два-три усилия, и они на берегу. Новый подъем. Хватаясь за корни, Маклай и Туй лезут на крутой холм. На вершине опять трава, унан, опять жара от палящего солнца. И снова подъем. И долгий, долгий путь…

— Сейчас будет Теньгум-Мана, — говорит Туй. — Если хочешь, отдохни. Вот саговая пальма. За пальмой — сахарные тростники. Там работают женщины. Иди смело, на всем берегу больше не боятся Маклая.

Маклай опускается на землю под саговой пальмой и переводит дух. Ружье оттянуло ему плечо, он снимает его и кладет рядом с собой. Из чащи сахарных тростников показываются женщины. У некоторых за спиной дети. Из тельрунов выглядывают маленькие курчавые головы. Дети с любопытством смотрят на белого человека и морщат широкие носы. Не заплакать ли? Но плакать, очевидно, не стоит. Белый человек и не смотрит на них, а матери, как видно, совсем не боятся его.

Женщины подходят к Маклаю ближе.

— Давай мы понесем твой гун, — предлагает одна.

— И твою палку, — говорит другая и протягивает руку к ружью.

— Не трогай! — кричит ей Туй. — Это табу! Здесь спрятан огонь.

Женщина с испугом отступает назад.

— Это Маклай? — спрашивает она.

— Это Маклай! — гордо говорит Туй. — Он будет сегодня спать у вас в деревне. Есть ли у вас хорошая еда для Маклая?

Женщина утвердительно кивает головой.

— Мужчины вчера поймали кускуса, — говорит она. — Он еще живой. Мы разведем огонь и зажарим его для Маклая.

— Это хорошо! — одобрительно говорит Туй.

Маклай поднимается с земли и снова вскидывает на плечо ружье. Его дорожной сумкой уже овладели женщины. Они идут впереди, показывая ему дорогу к хижинам. Маклай входит в деревню.

Деревня очень похожа на Горенду, только хижины немного пониже да с круглой площадки в просвете между деревьями видно не море, а голубые уступы горы Енглам-Мана.