Он не считает предпринимателя грабителем, знает, что с прибылью хозяина все законно, не отнимаемо. Он не допустит посягательства на свою собственность и не будет посягать на чужую. Потому что привык уважать собственность как таковую безотносительно к ее размерам, чтит как зеницу ока право на собственность, а покушение на нее считает особо тяжким преступлением. Он знает, что если поспособствует нарушению права на чью-то собственность, то может оказаться и без своей движимости и недвижимости, станет в полном смысле этого слова пролетарием, то есть неимущим.
Призыв ко всеобщей экспроприации он воспринимает как призыв к собственно ограблению и никогда на это не пойдет. Американцы вовремя одумались, они пришли к необходимости существования в стране даже коммунистической партии, исполняющей роль огородного пугала: агентура Кремля в нашем собственном доме, предлагает делить, предлагает отнять, предлагает всех уравнять, предлагает за счет собственников обеспечить безбедное существование деклассированным элементам и презирающим труд. У каждого гражданина США право выбора, гарантированное конституцией: делиться или не делиться. В желающих делиться –примерно, один из десяти тысяч. Узаконение компартии оказалось выгодным капиталу: его стали ценить еще больше. Америка еще дальше отодвинулась от социализма по-ленински. Книги об СССР для американца как бы объединены рубрикой «как не надо жить». Чтобы делать, как надо, американец должен досконально узнать, как не надо.
В свете сказанного, нам представляется, понятно, почему в США в конце сороковых – начале пятидесятых годов все-таки развернулась охота на коммунистических ведьм, компартия США была на грани объявления ее вне закона. Компартия была создана по указке и на средства ЦК ВКП (б), финансировалась из Москвы, советским издательствам дали указание публиковать прозу Говарда Фаста («Дорога свободы», «Пикскилл. США» и др.) – писателя-коммуниста, чтобы у него был легальный источник безбедной жизни. Перестало быть секретом, что и Гэсс Холл, и Генри Уинстон, и Анжела Дэвис, и другие руководители компартии жили не по доходам. Американцы закрыли бы на это глаза, если бы не увидели в деятельности коммунистов, их призывах к всеобщему социальному равенству смертельную опасность не только для богачей и сверхбогачей, но и для всей Америки в социальной уравниловке. Американец, стартуя в жизнь, получает равные права со сверстниками, только от него зависит, с каким багажом и которым по счету он придет к финишу. В Советии, он понял, принцип другой: равный старт и равный же финиш, ориентированный на безнадежно отставшего. Система не давала возможности хоть кому-то вырваться, проявить все свои способности. Спринтера заставляли плестись черепашьим шагом, только чтоб никто не выделялся из общей массы.
Делалось это под крики «Время, вперед!!!» Несогласных ждало раскулачивание, скамья подсудимых, дальние края.
Охота на коммунистических ведьм в США была продиктована заботой о сохранности принципов, провозглашенных Декларацией независимости. Именно они стали фундаментом благополучия Соединенных Штатов. Американцы сделали единственно правильный вывод: советский опыт для того и нужен, чтобы его не повторять. XVIII съезд партии (1939 г.) был крикливо наречен съездом победителей, хотя тогда уже было ясно, что страна – в побежденных, и в стан этот загнала сама себя.
Как разговаривает умный еврей с глупым? Во-первых, по телефону. Во-вторых, из Нью-Йорка.
В СССР десятилетия воспитывалось презрение к богачам, в плоть и кровь вошло: честным трудом миллион не заработаешь.
Любопытно, что миллионеры – легальные – были и при Сталине. Почти все они – из деятелей литературы и искусства, сонма восхвалителей гения всех времен и народов. Существовали, правда, еще колхозы-миллионеры, получающие доход не меньше миллиона. Доход еще не прибыль, если вычесть расходы, остаток разделить на четыреста-пятьсот трудоспособных колхозников: новоявленные «миллионеры» еле-еле сводили концы с концами.
«От трудов праведных не наживешь палат каменных» – эта пословица звучала часто. Человек, имевший при себе восемь-десять тысяч рублей и зигзагом судьбы попавший в милицию, задерживался до выяснения: откуда такие деньги. Вкладчик сберкассы, принесший в кредит родному государству те же тысячи, уповая на законом провозглашенную тайну вклада, мигом попадал под подозрение: не жулик ли?