Человек семьи

– Я знал его давным-давно. Много лет назад я встречался с ним по делам мясной компании. С ним произошло что-то плохое, да? По-моему, я где-то читал про него.

– Да. Ты читал про него, – заметил Дойл. – Ты чертовски хорошо знаешь, что с ним случилось.

– Ну, может быть, он ввязался в какие-нибудь темные дела. Знаешь, эти парни сами о себе заботятся. Понимаешь? Он, наверное, связался с какими-нибудь очень опасными людьми.

– Кого ты стремишься надуть? – спросил Дойл. – Ты сам с ними завязан по уши.

– Это серьезное заявление, агент Дойл.

Дойл расстегнул свой рваный портфель и вывалил содержимое Пату на стол.

– Ты думаешь, я не смогу этого доказать? Посмотрим на эти вещи. Взгляни на эти фотографии.

На столе лежало около пятидесяти глянцевых отпечатков восемь на десять; изображение на некоторых из них было слишком зернистым. Некоторые из фотографий были сделаны, по-видимому, лет пятнадцать назад. На каждой фотографии можно было различить резкие черты лица Пата, беседующего с одним человеком или с несколькими. Лица людей были известны многим. Там были сняты дон Витоне, Винни Мауро, Синеглазый Ало. Как ни удивительно, среди этих снимков находилась фотография Пата, снятая во время его медового месяца в Гаване.

– Эй, где ты ее достал? – спросил Пат. – Должно быть, в Бюро по наркотикам. Вы случайно не следили за мной в те дни?

– Нам иногда помогают.

– Ну и что это у тебя? Семейный альбом?

Дойл улыбнулся без всякого юмора:

– Да, можно сказать и так. Каждый из сфотографированных с тобой – это важный человек Семьи, идентифицированный или Комиссией Маклеллана, или Комитетом Кефовера, или судом.

Пат с праздным любопытством перебирал фотографии, будто бы отбирая их для свадебного альбома.

– Ну и что у тебя тут есть? Ты думаешь, что это что-то доказывает?

– Это доказывает, что ты был близким союзником гангстеров практически с самого начала твоей карьеры и со временем они становились все ближе и ближе к верхам.

– Конечно, – сказал Пат. – Я же был полицейским, разве не так? Я работал в Отделе расследований. Потом я работал в антикриминальной группе губернатора. Естественно, я виделся с этими людьми и старался определить, что у них на уме, предполагая, что они именно те, за кого ты их принимаешь. Не думаю, что эти фотографии что-то доказывают, если не считать того, что я – очень хороший следователь.

– У меня есть еще и записи и кинолента, согласующаяся со многими из этих фотографий.

– Ну и кто кого пытается надуть? – сказал Пат. – Если бы у тебя были записи, из-за которых ты мог бы навесить на меня что-то серьезное, ты давно уже стал бы действовать. Я не признаю ничего из той ерунды, которую ты пытаешься взвалить на меня, и я слишком опытен и не скажу ничего, что ты сможешь записать на свои ленты. К счастью, министр юстиции несколько более умерен и менее предубежден, чем ты. Ты взялся за непомерное дело, Дойл. Ты думаешь, я отличаюсь от других кандидатов? Ты думаешь, что люди Рокфеллера не связаны с большим бизнесом и, может быть, с весьма темными людьми? Я тебе кое-что скажу, Дойл. Тебе пора немного повзрослеть. Мне кажется, что ты все еще играешь в бойскаутов.

Наклонившись вперед, он вперил взгляд во враждебные глаза Дойла.

– Это все серьезное дело. Это политика. Вот о чем идет речь. Ты думаешь, что политик не обязан отчитываться перед кем-то наверху.

– Но не перед теми, перед кем отчитываешься ты, – горько заметил Дойл.

Пат рассмеялся:

– Ты думаешь, что другая сторона – это чистые люди. Ты думаешь, что ирландские и английские мошенники лучше, что они более моральны, менее грязны, чем итальянцы. Ты знаешь, как я впервые встретился с твоим любимым президентом? Это было на Парадайс-Айленде, он находился в логове, которым владел его приятель, и он знал, что это логово гангстеров. Ты зря тратишь время, Дойл. Почему бы тебе не уйти на пенсию, не открыть какое-нибудь дело и не разбогатеть, как остальные бывшие твои коллеги?

Дойл молча собрал фотографии и рапорты и положил их в портфель. Он поставил почти полный стакан на полированную поверхность стола.

– Пат, ты был продажным с самого начала, когда еще был патрульным. Не знаю, почему мне столько времени потребовалось, чтобы это понять.

– Потому что ты был туп с самого начала. К сожалению, половины итальянской крови оказалось недостаточно, чтобы тебя вразумить. Где-то здесь должна быть ошибка. Ты не можешь быть моим двоюродным братом!

Глаза Дойла сверкали от ярости:

– Я был бы рад отдать каждую каплю этой крови, если бы мог этим остановить твои психованные амбиции. У тебя было столько успеха, столько власти, что, кажется, ты начал считать себя помазанником Божьим. Ты даже Китти обдурил...

– И это тоже тебе не нравится. Ты знаешь, что мне только стоит посмотреть на нее, и она становится мокрой между ног?

Дойл схватился за крышку стола. На мгновение показалось, что он собирается прыгнуть и вцепиться Пату в глотку. Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь взять себя в руки.