Человек — ты, я и первозданный

Могу поручиться, что, если ты, подкравшись к кому-то, вдруг схватишь его (или ее) за плечи, чаще всего последует испуганная реакция в виде «короткого выдыхательного движения», этакое «Ха!». Если спугнуть самого крупного южноамериканского грызуна — капибару, он совсем по-человечески издаст такое же отрывистое «Ха!». При серьезной опасности последует целая очередь этих горловых звуков.

Сигналы тревоги в животном мире почти всегда представляют собой серию быстро повторяющихся звучаний. Яркий пример — птицы. Завидев приближающегося человека, тетеревятник мечется вокруг гнезда, крича стаккато: «Гиг-гиг-гиг-гиг-гиг!» Нечто в этом роде кричат и другие хищные птицы. Вообще, у многих птиц есть присущие каждому виду сигналы такого строя.

Прерывистые горловые звуки издают при опасности и многие млекопитающие. Длинные серии сигналов тревоги испускают преследуемые зебры. Кстати, в ту самую минуту, когда пишутся эти строки, я слышу резкие трели испуганной цейлонской пальмовой белки. Во время вылазок в здешних лесах сразу могу по повторяющимся четырехсложным крикам «Ах-ха, ах-ха!» определить, где лангуры обнаружили леопарда. Частота возбужденных криков шимпанзе безошибочно выдает их настроение.

Вернемся, все же, к человеку: каково происхождение смеха, этого странного, почти лающего звука? Вероятно, все началось как раз с сигнала тревоги.

Скаля зубы, тигр демонстрирует свое оборонительное оружие

Издавая предостерегающий сигнал, возбужденный лангур оскаливает зубы. Для испуганного животного естественно демонстрировать свое оборонительное оружие, так делают многие млекопитающие, от тигра и льва до павиана и шимпанзе, и у них есть что показать: великолепные, острые, грозные клыки, какими вооружены также и большинство приматов.

У рамапитека клыки были поскромнее, и, как мы видели выше, именно это первоначальное оружие все более теряло свой грозный вид по мере эволюции гоминидов — клыки перестали играть прежнюю устрашающую роль!

В моем представлении смех — отражение изначальной функции, рефлекторно сохранившейся и в нашем обществе. Когда двое парней бегут за девушками, увлеченные игрой, которая носит легкий сексуальный оттенок, преследуемые смеются и хихикают. То же непрерывно делают и преследователи. Естественно, при этом демонстрируются зубы, однако древний жест вряд ли способен или призван отпугнуть парней. Если девушке надоедает игра, она отнюдь не скалит свои красивые зубы, а становится серьезной, даже сердитой.

«Когда она мне улыбнулась…» В сексуальной прелюдии немалую роль играет мимика, связанная с демонстрацией зубов. Смягчить, с первого раза расположить к себе новых знакомых. Если не этим окольным путем, то как иначе распространенный в животном мире агрессивный жест мог превратиться в приветственный?

Попробую также предложить объяснение такой несомненно человеческой поведенческой черты, как плач, от которого, по Морису, произошел смех. Давайте проанализируем и это явление. Начнем с младенца, часто реагирующего плачем на происходящее.

У маленького ребенка при испуге сначала медленно опускаются вниз уголки рта. Спустя несколько секунд вы слышите плач, совсем не похожий на сигналы обиженных или чувствующих себя брошенными детенышей других приматов. Человеческое дитя кричит, «ревет» громче любых других детенышей, которые обычно издают тягучие жалобные звуки. Вот и слезы хлынули — явление, лишенное параллелей в животном мире. Нигде вы не увидите обливающегося слезами, плачущего звереныша.

Элейн Морган считает это явление аргументом в пользу предложенной Харди версии, будто полуводный образ жизни наших далеких предков был связан с морем. Она указывает, что у некоторых морских птиц, в частности у бакланов, есть своего рода слезные железы. Поскольку они ловят рыбу в соленой воде и лишены возможности пить пресную, эти железы служат для очищения крови. В специальных опытах бакланов принуждали глотать морскую воду. Тотчас из желез — своего рода наружных почек — начинала течь вдоль клюва соленая вода, которую птица стряхивала с кончика.

С незапамятных времен жизнь приспосабливалась ко всем изменяющимся условиям, однако мы знаем и примеры вполне объяснимой инерции. Так, материальные носители наследственности по-прежнему передаются сперматозоидами, сотни миллионов лет сохраняющими форму древнейших организмов — жгутиковых. Другой пример «инерции» видим в том, что соленость как морской воды, так и тканей вышедших из нее позвоночных сохраняется по сей день после всех блужданий эволюции с ее, казалось бы, бесчисленными возможностями изменить формулу.

У всех пресмыкающихся, птиц и млекопитающих кровь присолена, и чуть больше или меньше положенного — беда! Когда пациенту с помощью капельницы вводят в кровь лекарства или питательные вещества, используют физиологический раствор, содержащий также и необходимую организму соль.

Но соленость человеческих слез совсем не высока! Их задача не выносить лишнюю соль, а, скорее, сохранять нужную концентрацию — нужную для глаз.