Человек в искусстве экспрессионизма

Мечтать об этом мире, стараться художественно воссоздать и приблизить его, используя лишь интуицию, живя при этом в мире реальном, только что раздавившем «Амаравеллу»… В качестве духовной опоры Фатеев обращался не только к Ницше и к «Великим Посвященным» Штайнера, но до встречи с Рерихом даже к магии: он имел большую библиотеку оккультно-эзотерической литературы, знал все три тома «Практической магии» Папюса, увлекался астрологией и всю жизнь составлял гороскопы для своих близких. Но вера в мистическое единство человека и космоса, в его одухотворяющее влияние оставалась незыблемой. Вполне закономерно, что именно тогда в творчестве Фатеева укрепляется тема Космоса: в 1922–1923 гг. были созданы «Дальний Космос», «Клубящийся Космос», «Космические дали» и ряд подобных композиций. Отныне эта тема будет одной из магистральных в творчестве художника-визионера. На пути своих исканий он все больше отходит от реальных форм.

В этом отношении интересны портреты. В отличие от Виткация Фатеев написал их сравнительно немного, это касается и автопортретов. Правда, реальные черты самого мастера с его темными волосами и небольшой острой бородкой проникли во внешность героев некоторых композиций, особенно в облик змееподобного существа из цикла «Заратустра». Они же угадываются в главной фигуре (пророка? проповедника?) из триптиха «Сон» (1923) и в сочетании с экстатическим состоянием, в которые погружены все эти образы, передают сущность самого мастера, его напряженную внутреннюю энергию, некий духовный напор, если можно так выразиться. Все портреты Фатеева – это каждый раз новая попытка не столько воплотить образ конкретного человека с особенностями его характера и внутреннего мира, сколько найти некий эзотерический эквивалент его личности. Ранний «Портрет бабушки» (1924), поразительно мрачный, написанный словно бы земляными красками и серой глиной, трагический в своей недоброй замкнутости, источает при этом полосу золотого сияния вокруг головы, которая точно раздвигает вязкую темную среду, окружающую изображение. Но если здесь, как и в «Портрете Микули» (1924), тоже выдержанном в холодных коричневых тонах, сохранен реальный внешний облик – он становится все меньше нужен художнику в «мистических портретах», которыми увлекались одно время все члены группы.

В подобных работах – например, портреты художника Сардана или жены Фатеева, Нины Михайловны, – запечатлелось стремление автора, лишь наметив внешнее сходство с моделью (в его представлении – случайную оболочку), раскрыть главное: таинственную мистическую сущность личности, какой она виделась мастеру. Если сделанный углем профильный набросок портрета Александра Сардана (1925),

хотя и несколько стилизованный, передает вполне реальный облик человека, то живописный портрет (1930) изображает этого члена «Амаравеллы» уже в причудливо-преображенном виде, почти ничего общего не имеющем с графической версией. Преображена и Нина Михайловна, представленная как «Хранительница скрижалей» (без даты, до 1930 года) в фантастическом головном уборе, в которой трудно угадать преданную спутницу нелегкой жизни художника. Приемы «улавливания» этого скрытого от реальности внутреннего «Я» у Фатеева весьма различны, так же различны и способы их воплощения. Себя самого он изобразил в 1924 году в «реальном виде», в темной строгой одежде (этот портрет повторен в открытке), но вслед за ним создал и свой мистический образ: в этом случае изображена одна голова, словно выплывающая из волн изумрудно-золотистой ауры, с неподвижным взглядом, застывшим, отливающим зеленью цветом лица, словно живого и мертвого одновременно. В сущности, это иконный образ, притом глубоко трагический, приводящий на мысль отрубленную голову Иоанна Крестителя на блюде; не случайно над лбом текучая аура застывает неподвижным венцом.

К особому типу изображений относится созданный им «целый ряд портретов, или, вернее, “рож”, искривленных, безобразных, каких-то неуклюжих и нелепых и прямо страшных в своей глубокой выразительности, которая повышает обыденность до фантастического бредового видения», как характеризует их Смирнов-Русецкий⁵¹

. Некоторые из этих «рож», весьма близких гротескным портретам Виткация, сам Фатеев определял как «образы тонкого мира»: они рождаются из волнообразных линий на синем фоне, напоминающем «синие» пастели Виткация; плохая сохранность мешает точно определить способ изображения. Сам художник говорил об изобретенном им способе обработки фотопленки.

Абсолютно бескомпромиссный, оставшийся таким на всю жизнь, существуя в советские времена на случайные заработки и часто оказываясь на грани нищеты, художник мог тратить лишь минимум средств на материалы для своих живописных работ. Плохое качество темперы, гуаши, цветных бронз, которые он очень любил, привело впоследствии к плохой сохранности многих картин, особенно тех, где Фатеев применял фактурную живопись, используя гипсовый рельеф или подмешивая в гуашь или темперу природные материалы.