– Я не хотела тебе говорить. Это случилось сегодня ночью. И весь день женщины в нашем квартале об этом толковали. Им снился тот самый сон. Я думала, это просто совпадение. – Она взяла со стола вечернюю газету. – Тут ничего не сказано.
– Все и так знают. – Он выпрямился, испытующе посмотрел на жену. – Боишься?
– Нет. Я всегда думала, что будет страшно, а оказывается, не боюсь.
– А нам вечно твердят про чувство самосохранения – что же оно молчит?
– Не знаю, когда понимаешь, что все правильно, не станешь выходить из себя. А тут все правильно. Если подумать, как мы жили, этим должно было кончиться.
– Разве мы были такие уж плохие?
– Нет, но и не очень-то хорошие. Наверное, в этом вся беда – в нас ничего особенного не было, просто мы оставались сами собой, а ведь очень многие в мире совсем озверели и творили невесть что.
В гостиной смеялись девочки.
– Мне всегда казалось: вот придет такой час – и все с воплями выбегут на улицу.
– А по-моему, нет. Что ж вопить, когда изменить ничего нельзя.
– Знаешь, мне только и жаль расставаться с тобой и с девочками. Я никогда не любил городскую жизнь и свою работу, вообще ничего не любил, только вас троих. И ни о чем я не пожалею, разве что неплохо бы увидеть еще хоть один погожий денек, да выпить глоток холодной воды в жару, да вздремнуть. Странно, как мы можем вот так сидеть и говорить об этом?
– Так ведь все равно ничего не поделаешь.
– Да, верно. Если б можно было, мы бы что-нибудь делали. Я думаю, это первый случай в истории – сегодня каждый в точности знает, что с ним будет завтра.
– А интересно, что все станут делать сейчас, вечером, в ближайшие часы.
– Пойдут в кино, послушают радио, посмотрят телевизор, уложат детишек спать и сами лягут – все как всегда.
– Пожалуй, этим можно гордиться – что все как всегда.
Минуту они сидели молча, потом он налил себе еще кофе.
– Как ты думаешь, почему именно сегодня?
– Потому.
– А почему не в другой какой-нибудь день, в прошлом веке, или пятьсот лет назад, или тысячу?
– Может быть, потому, что еще никогда не бывало такого дня – девятнадцатого октября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, а теперь он настал, вот и все. Такое уж особенное число, в этот год во всем мире все обстоит так, а не иначе – вот потому и настал конец.
– Сегодня по обе стороны океана готовы к вылету бомбардировщики, и они никогда уже не приземлятся.
– Вот отчасти и поэтому.
– Что ж, – сказал он, вставая. – Чем будем заниматься? Вымоем посуду?
Они перемыли посуду и аккуратней обычного ее убрали. В половине девятого уложили девочек, поцеловали их на ночь, зажгли по ночнику у кроваток и вышли, оставив дверь спальни чуточку приоткрытой.
– Не знаю… – сказал муж, выходя, оглянулся и остановился с трубкой в руке.
– О чем ты?
– Закрыть дверь плотно или оставить щелку, чтоб было светлее…
– А может быть, дети знают?
– Нет, конечно нет.
Они сидели, и читали газеты, и разговаривали, и слушали музыку по радио, а потом просто сидели у камина, глядя на раскаленные уголья, и часы пробили половину одиннадцатого, потом одиннадцать, потом половину двенадцатого. И они думали обо всех людях на свете, о том, кто как проводит этот вечер – каждый по-своему.
– Что ж, – сказал он наконец. И поцеловал жену долгим поцелуем.
– Все-таки нам было хорошо друг с другом.
– Тебе хочется плакать? – спросил он.
– Пожалуй, нет.
Они прошли по всему дому и погасили свет, в спальне разделись, не зажигая огня, в прохладной темноте, и откинули одеяла.
– Как приятно, простыни такие свежие.
– Я устала.
– Мы все устали.
Они легли.
– Одну минуту, – сказала она.
Поднялась и вышла на кухню, через минуту вернулась.
– Забыла привернуть кран, – сказала она.
Что-то в этом было очень забавное, он невольно засмеялся.
Она тоже посмеялась – и правда забавно! Потом они перестали смеяться и лежали рядом в прохладной постели, держась за руки, щекой к щеке.
– Спокойной ночи, – сказал он еще через минуту.
– Спокойной ночи.
Изгнанники
Глаза их горели, как раскаленные угли, уста изрыгали пламя, когда, склонившись над котлом, они погружали в него то грязную палку, то свои когтистые, костлявые пальцы.
Пьяно раскачиваясь, они плясали на берегу высохшего моря, оскверняя воздух проклятиями, прожигая тьму злобным кошачьим взглядом.
Они остановились, оглядываясь.
– Где магический кристалл? Где иглы?
– Вот они!
– Хорошо, вот хорошо!
– Желтый воск загустел?
– Готов, готов!
– Лейте его в форму!
– Все ли получилось как надо? – Они держали в руках восковую фигурку, и мягкий воск прилипал к пальцам, словно желтая патока.
– Теперь иглой его, прямо в сердце!..
– Кристалл, где кристалл? Он там, где гадальные карты. Смахните-ка с него пыль. А теперь глядите в него…
Ведьмы впились глазами в магический кристалл.