Человек в поисках смысла

Итак, в первую очередь надо стремиться изменить ситуацию, вызывающую страдание. Но еще важнее - уметь переносить страдание, уж если оно неизбежно. Существуют эмпирические данные, что «простые люди» думают так же. Опросы общественного мнения в Австрии показали, что наибольшее уважение у большинства опрошенных вызывают не великие деятели искусства и науки, не выдающиеся государственные деятели и спортивные рекордсмены, а те, кто справляется с выпавшим им на долю тяжким жребием, высоко подняв голову.

Обратившись ко второму аспекту трагической триады, к вине, я хотел бы отступить от теологического понятия, которое всегда меня занимало. Я говорю о том, что называется mysterium iniquitatis, что означает - преступление при окончательном анализе остается необъясненным в той степени, в которой нельзя полностью проследить его истоки в биологических, психологических и/или социологических факторах. Но ведь полное объяснение чьего-либо преступления было бы оправданием вины этого человека, который таким образом рассматривается не как свободная и ответственная за свои поступки личность, а как машина, подлежащая починке. Даже сами преступники питают отвращение к таким объяснениям и предпочитают брать на себя ответственность за свои поступки. Я получил письмо от осужденного, отбывающего срок в тюрьме штата Иллинойс, в котором он сожалеет, что «у преступника никогда нет случая самому объяснить себя. Ему предлагают множество оправданий, из которых он может выбирать. Обвиняется общество, и во многих случаях вина возлагается на жертву.» Более того, когда я обращался к заключенным в тюрьме Сан-Квентин, я сказал им: «Вы такие же человеческие существа, как и я, и как таковые вы были свободны совершить преступление, стать виновными (это была ваша свободная воля). Однако сейчас вы ответственны за то, чтобы превозмочь вину, поднявшись над ней. Вырасти за свои пределы, измениться к лучшему.» Они как будто поняли. Еще я получил записку от бывшего заключенного, который организовал группу логотерапии из бывших уголовников. «Нас уже 27, и новички снова угодили бы за решетку, если бы не сила убеждения тех, кто был в группе с самого начала. Только один из нас снова попал в тюрьму, но и он уже на свободе.»

Что же касается понятия коллективной вины, я лично думаю, что совершенно неоправданно делать одного человека ответственным за поведение другого, или целого коллектива. После Второй мировой войны я всегда возражал против понятия коллективной вины. Однако иногда требовалось немало ухищрений, чтобы развеять предубеждения. Одна американка как-то упрекнула меня: «Как вы можете до сих пор писать книги на немецком языке, языке Адольфа Гитлера?» В ответ я спросил у нее, есть ли у нее на кухне ножи, и когда она ответила, что да, есть, я изобразил ужас и возмущение, воскликнув:

«Как вы можете до сих пор пользоваться ножами - после того, как множество убийц пользовалось ими, чтоб закалывать и убивать свои жертвы?» И она перестала возражать против того, чтоб я писал книги на немецком языке.

Третий аспект трагической триады касается смерти. Но он точно так же касается жизни, потому что все время умирает очередной маленький момент, из которого состоит жизнь, и он больше никогда не возвратится. И разве не его преходящесть является напоминанием, которое призывает нас использовать наилучшим возможным образом каждый момент нашей жизни? Конечно, так и есть, и отсюда мой императив: Живите так, как будто вы живете во второй раз, и поступили в первый раз так неверно, как собираетесь поступить сейчас.

Наши способности поступить правильно, возможность осмысленных действий, зависят от необратимости жизни. Но благодаря той же необратимости эти возможности дано воплотить. Ведь как только мы использовали открывшуюся возможность и реализовали потенциальный смысл, мы сделали это раз и навсегда. Мы отправили это свершение в прошлое, где оно будет находиться в целости и сохранности. В прошлом ничего не теряется безвозвратно, а наоборот, хранится как сокровище. Разумеется, люди склонны видеть только сжатое поле преходящего и забывают о существовании полных житниц прошлого, в которое они принесли урожай своей жизни: совершенные ими деяния, пережитую любовь, и наконец, страдания, через которые они прошли мужественно и достойно.

Уже из этого видно, что нет причин испытывать жалость к старикам. Скорее, молодые должны им завидовать. Это правда, что у стариков нет возможностей в будущем; но у них есть нечто большее. Вместо возможностей в будущем у них есть реальности в прошлом - возможности, которыми они воспользовались, смысл, который они исполнили, ценности, которые они реализовали - и никто и ничто не может отобрать эти сокровища у прошлого.