– Чудно! Окунитесь с головой в этот эксперимент. Не позже чем через полгода вы выбросите белый флаг и сдадитесь. То, что требует Боб, не под силу выдержать ни одному человеку. Он пришел в этот мир, чтобы на свой манер потрясать его. При землетрясении а-ля Баррайс обрушится немало домов, включая вас, но большинство останутся стоять. Локальное землетрясение, если продолжить этот образ. Когда вся его энергия будет израсходована, от него останется кучка пепла.
– И вы ждете этого?
– Да. Миссионерской деятельностью у Боба больше ничего не достигнешь. У него ангельская внешность, он остроумен и полон шарма, но это обман, за этим ничего нет, он очаровывает поразительным сочетанием дьявольского и детского. Это сводит с ума женщин, их разум плавится. И они кидаются на него со всей силой таящейся в них материнской эротики. Вот и весь секрет успеха Боба у женщин. Хитрость, если угодно, неосознанная, подаренная природой хитрость: ангел со склонностями вампира.
– Я останусь с ним! – громко произнесла Марион.
– Чтобы из вас высосали кровь?
– Да.
– Ваше вино, Марион. – Доктор Дорлах поднял бокал за ее здоровье. Она не сделала еще ни одного глотка и сейчас не притронулась к бокалу. – Завтра вы будете красивой невестой. В десять часов регистрация, в одиннадцать – церковь.
Марион вскочила. Ее лицо вздрогнуло.
– Вы и церковь хотите втянуть в эту комедию?
– Домашнее венчание. Большой зал оборудован под церковь. Пастор придет в дом. – Доктор Дорлах пожал плечами. – Баррайсовские деньги. Посчитайте-ка, сколько налогов на церковь ежемесячно платят рабочие и служащие их фабрик! Годовой церковный налог господина Хаферкампа настолько высок, что он может позволить себе собственного епископа. Он также состоит в церковном совете, собирается финансировать детский дом при церкви и полностью оплачивать трехдневную поездку «Женской службы»[6]
в Шварцвальд. Так что приход пастора – всего лишь небольшая ответная услуга. Завтра он соединит руку Боба и вашу и произнесет: «Пока смерть не разъединит вас!» Кстати, жуткая формулировка, с юридической точки зрения скрытый намек решать проблемы таким образом. – Доктор Дорлах отмахнулся, когда Марион что-то еще хотела спросить: – Марион, воздержитесь от всех объяснений. Вы покорили денежную вершину – ну и живите, наслаждаясь видом, который оттуда открывается. Перед вами лежит огромная пустынная страна нормальных людей. Пусть вас это больше не волнует…– Боб знает обо всех этих планах?
– Вряд ли. То есть он узнает об этом сейчас от господина Хаферкампа. Он будет со всем согласен.
– Я не верю в это!
– Я ценю вашу веру, детка… – доктор Дорлах иронически улыбнулся. – Сейчас дядя Теодор покупает у племянника последний кусочек его души!
Они сидели у широкого камина, разделенные пустым креслом, – три безжалостных противника, готовых в любой момент растерзать друг друга.
Хаферкамп разлил виски – верный признак того, что бой предстоит суровый, без перчаток, голыми кулаками, пока противник не будет повержен.
– Тебя интересует завтрашняя программа? – начал битву Хаферкамп.
– Постольку – поскольку. – Боб злобно усмехнулся. – Я ведь всего лишь женюсь…
– Хорошо. В десять – регистрация, в одиннадцать – церковь.
– Небо тоже будет петь, когда они заиграют «Веди нас, Христос»?
– Пастор Лобзамен придет сюда.
– Превосходно. Кстати, прелестная фамилия для божьего слуги.[7]
Человек с такой фамилией мог стать только пастором. Восхваляйте Господа и рассыпайте его семя среди всех народов…– Твой процесс назначен на двадцать третье число следующего месяца. Дело будет слушаться два дня. Таким образом, двадцать четвертого будет вынесен приговор. Он может быть только оправдательным. Когда он вступит в законную силу, уже начнется развод.
– Вы, видать, совсем из ума выжили? – Боб громко захохотал. Он закинул ногу на ногу и позвенел льдом в бокале с виски: – Я люблю Марион.
– Это уже становится скучным. – Хаферкамп с грохотом поставил свой бокал на стол. – Дорлах утверждает, что и эта Марион привязана к тебе, как муха к коровьему заду.
– Еще одно такое сравнение, дядечка, и я не побоюсь врезать тебе. – Боб Баррайс с наслаждением вытянул губы – теперь был его черед ходить, теперь он мог диктовать: семье был нужен незапятнанный фасад. Ей приходилось ублажать его, чтобы он не оплевывал вновь и вновь благородное имя. – И что вообще делает здесь Гельмут? Он что, должен опять спасать меня? Постепенно его забота приобретает гомосексуальный оттенок. В любой форме – я не потерплю больше, чтобы Гельмут лазил ко мне в задницу!
Хансен хранил молчание, не поддаваясь на провокации. Его оружие выжидало в подвале виллы Хаферкампа в моренных горах. Там сидел Эрнст Адамс, чертил схему и мастерил деревянную модель, чтобы доказать всем, что его сын Лутц мог остаться в живых. И прежде всего он хотел доказать, что за рулем был Боб Баррайс.